Дарья Кожевникова - Поцелуй отложенной смерти [litres]

– И зачем? Ты считаешь, что вы мне на работе еще не надоели, всей вашей массой?

– Масса – это когда много, а я тут один. И потом, уже выписался, так что больше не вхожу в контингент твоих пациентов.

– Пациентами для меня остаются пожизненно, – Лиза с досадой оглядела мужчину.

Хотела пройтись в тишине, но теперь это вряд ли удастся. И, что самое печальное, этот тип одним своим появлением уже вывел ее из равновесия.

Недавно, когда он лежал у них в отделении с аппендицитом, у Лизы не раз возникало огромное желание вообще запустить в него чем-нибудь потяжелее. За его развязность, за его идиотские шуточки про «медицинскую секс-индустрию». Лизу это бесило до невозможности! И какой только кретин мог навязать ее профессии этот стереотип?!

Одно про него можно было точно сказать: сам он в настоящей больнице никогда не работал. Потому что, особенно после «гениальных» реформ Минздрава, если у медперсонала в стационарах и были, так сказать, тесные сексуальные отношения, то только с самой работой. После которых никаких других уже даром было не надо – дай бог только смену отстоять да домой доползти.

– Смоляков, и какая только зараза вообще тебе мой адрес дала?

– Если бы! Самому пришлось вызнавать. Иначе и телефончиком бы твоим разжиться сумел, чтобы узнавать, когда вообще ты бываешь дома.

– Для тебя – никогда. Так что убирай свой букет, он тебе в другом месте сегодня еще пригодится.

– Это в каком именно? Ты меня уже много куда посылала.

– На этот раз сам пойдешь. Не мне тебе рассказывать, где девочку можно снять. Точно лишь могу сказать, что только не здесь.

– Лиза-Лизонька, да у меня и в мыслях такого не было! Я ж к тебе от чистого сердца!

– Смоляков, чтобы отчистить твой кусок миокарда, его нужно дня три кипятить. Минимум! Причем желательно в щелоке.

– Жестокая ты девушка, Лиза.

– Я не жестокая, я злопамятная. И не забыла еще, сколько нервов ты мне вытрепал на работе. Так что сделай милость, не продолжай меня терроризировать в мирное время. А то теперь послать ведь могу уже и открытым текстом.

– Можно подумать, ты этого уже не делала.

– В относительно вежливой форме, соблюдая профессиональную этику. И не советую проверять, как это будет выглядеть без нее. Короче говоря, не буди во мне зверя, Смоляков! Уйди с дороги по-хорошему.

Он постоял, подумал. Но, видимо, даже ему, оптимисту, выражение Лизиного лица не дарило и тени надежды, потому что он решил больше не настаивать на своем.

Вздохнул:

– Ладно, Лизонька, не буду тебе надоедать. Рим ведь тоже не сразу строился, верно?

– А кто тут про Рим говорит? Тут, Смоляков, пороховой склад, к которому лучше вовсе не приближаться. Ни-ког-да! Уяснил?

– Ну типа того. Лизонька, ну прости, что я не сразу сумел тебя распознать! Иначе никогда бы не стал с тобой так себя вести! И цветы все-таки возьми. За все те неприятности, что я доставил тебе, пока у вас лежал.

– Если за все неприятности, то тут целой машины мало, – проворчала Лиза. Но букет все же взяла. – Спасибо, Смоляков. Если свои грехи кому-то начнешь перечислять, то этот можешь упоминать как прощенный.

– Так, может… – встрепенулся он.

– Про «может» и думать забудь! – не дав ему договорить, отрезала Лиза. – Давай простимся по-хорошему, пока снова не разругались.

– Ну хорошо, давай так. Рад был снова тебя повидать.

– В качестве ответной любезности скажу, что рада с тобой расстаться. Всего тебе хорошего, Смоляков, и больше не болей. По крайней мере, хирургическими болезнями.

– Постараюсь, – протянул он уже ей вслед.

А Лиза, отказавшись от прогулки по парку – даже если он сейчас сразу уйдет, настроение все равно уже будет не то, – прямиком направилась к дому.

Она уже достала из сумочки ключи и готова была приложить «таблетку» к домофону, как кто-то окликнул ее, хрипловатым таким баритоном:

– Лиза? Летяева?

Оглянувшись, она увидела рядом с собой еще одну мужскую фигуру. И не удержалась от возгласа:

– Блин, да у вас что сегодня, день открытых дверей?!

– Если я помешал, то могу уйти, – сразу ответил мужчина.

– Не надо так торопиться, – в полутени подъезда Лиза толком не могла рассмотреть своего нежданного визитера.

Бывший пациент, как и Смоляков? Но с чем хоть лежал у них в отделении?

Как ни старалась, Лиза не могла такого припомнить. Это был мужчина лет тридцати пяти на вид, высокий, худощавый, подтянутый, очень коротко стриженный. И лицо в синяках, что еще больше затрудняло опознание. Так что, не желая затягивать этот процесс, Лиза прямо спросила: