Адольфо Касарес: Ненависть любви

Мне показалось, что в иле я увидел паука. Потом еще одного, потом — целые тучи. Но это были не пауки — это были крабы. Я подумал: если упасть ничком, буду, как пловец. И тогда лицо мое будет в иле, а крабы окажутся у самых глаз. Уж лучше падать на спину. И я вообразил себе этот ужас — как меня осаждают бесчисленные ракообразные, робко, но настойчиво касаясь меня невидимыми лапками.

Мы обогнули последние кусты дрока. Сквозь вой ветра слышался отдаленный яростный шум моря. Нам открылась ужасная, повергающая в отчаяние картина: пляж, кишащий крабами, — черный, вязкий, бесконечный.

«Невеселый пейзаж, — подумал я, — в следующий раз такой увидишь уже в аду».

Я попытался разглядеть на горизонте море. На фоне крабьих полчищ я заметил какое-то возвышение, показавшееся мне лодкой, выброшенной волнами.

— Что это? — спросил я.

— Кит, — крикнул Атвелл.

Я ощутил запах гниения и представил себе труп огромного животного, пожираемого крабами.

— Вернемся. Надо продолжать поиски.

Мы снова углубились в лабиринт кустарника. Атвелл шел слишком быстро. Раза два-три мне приходилось просить его подождать. Я то и дело останавливался, чтобы проверить ногой почву. Не хотелось умирать среди этого запустения.

Я едва подавил в себе радость, когда увидел, что Атвелл ждет меня. Я догнал его.

— Вы слышали? — спросил он.

Что-то в его голосе испугало меня.

— Я ничего не слышал, — откровенно признался я.

— Он только что прошел мимо, — сказал Атвелл и достал из кармана черный револьвер. — Пошли.

Я был не в состоянии следовать за ним. Руки и ноги странным образом онемели. Атвелл обогнул куст и пропал из виду. Я хотел закричать. Но подумал, что мой крик насторожит Маннинга. Или просто у меня пропал голос? Потом я все-таки крикнул. И тут же понял, что мне не ответят. Мне не ответили. Тогда я побежал, уже не помня о вязкой опасности у себя под ногами. Я обежал кусты дрока и оказался в том месте, где должен был находиться Атвелл. Его там не было.

Наступила странная тишина. Я не заметил, когда это произошло. Стихла ли буря совсем, или это временное затишье? Освещение было каким-то зеленоватым, а временами — фиолетовым, не свойственным никакому времени суток.

Я еще раз крикнул. Никто не отозвался. Я попытался вернуться по собственным следам туда, где Атвелл меня оставил. Придя, я не был уверен, что это то самое место. Все кусты выглядели одинаково. Я сел на землю.

Не знаю, сколько времени я просидел. Исчезновение Атвелла было таким внезапным. Я подумал, не спрятался ли он.

И тогда пришло время задать себе самый важный вопрос. Почему я, который всегда считал основным законом для себя — не рисковать, который никогда не подписывал ни одного манифеста против какого-либо правительства и предпочитал симуляцию порядка самому порядку, если для его достижения требовалось прибегнуть к насилию; я, который терпел, когда топтали мои идеалы, лишь бы не защищать их; я, который всегда стремился к одному — оставаться частным лицом, который лишь внутри себя искал «тайную тропу» и обретал убежище от внешних и внутренних опасностей, — почему, восклицал я мысленно, именно я ввязался в эту безрассудную авантюру и выполнял безумные приказы Атвелла? Чтобы задобрить и подкупить судьбу, я поклялся: если вернусь живым в гостиницу, то все случившееся послужит мне уроком и никогда больше ни тщеславие, ни конформизм не вынудят меня на необдуманные действия.

Если я хотел, чтобы Атвелл меня нашел, надо было сидеть на месте. Но хотел ли я, чтобы Атвелл меня нашел? Почему он исчез? Почему спрятался? Вот, кажется, тот куст дрока, который я искал; а если это их условное место — там, где мои враги могли найти меня и, ничем не рискуя, убить? Я хотел было бежать, но остановился. Любое движение могло быть опасно. Отсюда до песка, наметенного вокруг гостиницы, совсем недалеко. Переходя от куста к кусту, я мог самым непростительным образом удалиться от него, заблудившись в пугающем лабиринте кустарника.

Я со страхом взглянул в лицо перспективе провести ночь на крабьем болоте. Я подумал о тварях, которые здесь мародерствуют по ночам: о вкрадчивых и порочных кошках, о стадах диких свиней, о хищных птицах, которые будут клевать меня, приняв за падаль, когда уляжется ветер. Я представил себя спящим в грязи в безлунную ночь. В грязи, представлявшей собой живой ковер, сотканный из крабьих клешней.

Следовало приструнить свое воспаленное воображение. Надо ждать, сохраняя спокойствие. Но сколько времени я уже прождал? Я слишком нервничал, чтобы смотреть на часы. Я пошел не разбирая дороги, не стараясь даже огибать кусты, очень медленно, потому что опять подул сильный южный ветер. Вдруг я снова ощутил песчинки на лице. Пустился бежать, споткнулся, упал в ил. Когда я поднялся, мокрый и дрожащий, мое лицо обдал порыв ветра, но он не принес песка.