Адольфо Бьой Касарес - Ненависть любви

Известно, что детективный жанр был создан англоязычным автором — Эдгаром По. Затем доведен до совершенства англичанами: Раймон Кено утверждал — не без основания, что английский детективный роман «достиг к середине 1930-х годов такой же степени совершенства, как классическая трагедия во времена Вольтера». Наконец превращен в массовое чтение соотечественниками первого из детективных писателей уже после Второй мировой войны. Даже французы, в чьей литературе детектив пустил крепкие корни, не смогли всерьез поколебать англосаксонскую монополию: имена Гастона Леру и Мориса Леблана сейчас почти ничего не говорят читателям по сравнению с именами Уилки Коллинза и Артура Конан Дойла. Фантомас или Нестор Бюрма смогли выжить только как киноперсонажи. Тем более несерьезно звучат слова «латиноамериканский детектив». Латиноамериканцы пользуются в основном славой первооткрывателей, пролагателей новых путей в литературе. Пожалуй, литературным символом этого континента для нас надолго (навсегда?) останется Габриель Гарсиа Маркес — не как нобелевский лауреат, но как самый латиноамериканский из всех латиноамериканских писателей. И здесь кажется абсурдным говорить о соблюдении каких-то строгих, устоявшихся в течение десятилетий канонов, — а ведь именно они составляют сущность любого детектива. Но аргентинская литература — это особый случай. А творчество Адольфо Биой Касареса и Сильвины Окампо — случай, особый вдвойне.

Если говорить только о литературе, то из всех стран Латинской Америки судьба Аргентины оказалась самой странной — но и самой счастливой. С почти полностью истребленным индейским населением, усиленно заселяемая с конца XIX века выходцами из Европы — особенно итальянцами, Аргентина в первой половине XX века оказалась самой богатой и процветающей латиноамериканской страной. И одновременно самой «бесцветной» — больше, чем другие, лишенная исторического прошлого и национальных особенностей, которые и составляют питательную среду для художественного творчества. В Аргентине это вызвало своеобразный феномен: ее литература развивалась по пути не подражания, а глубокого усвоения и своеобразной переработки европейского и североамериканского опыта — переработки, основанной на страстном желании «заполнить пустую книгу Аргентины» (Карлос Фуэнтес). А это дало в высшей степени оригинальный сплав — произведения, которыми до сих пор наслаждается читающая публика всего мира. Здесь можно привести немало громких имен, но три аргентинских автора заслужили поистине всемирную известность: Хорхе Луис Борхес, Хулио Кортасар, Адольфо Биой Касарес.

Из всех трех Биой Касарес позднее прочих дошел до российского читателя (уже в самом конце 80-х годов). Что в известной мере несправедливо: именно для Биой Касареса русская литература значила очень много, и признаки этого можно найти в предлагаемом вниманию читателя романе. «Я… обнаружил неожиданное сходство между аргентинской и русской равниной и подумал о некотором родстве душ наших народов», — отмечает его главный герой, доктор Умберто Уберман, без всякого сомнения отражая взгляды самого автора. Примеры подобного рода можно продолжить. Рассказ «Как рыть могилу» носит очевидные следы влияния Достоевского. А в конце жизни Биой Касарес признавался в огромном впечатлении, произведенном на него Чеховым. Отчасти это можно объяснить особой, чисто северной сдержанностью Биой Касареса, хотя по своей биографии он был в сильнейшей степени аргентинцем.

Адольфо Биой Касарес родился 15 сентября 1914 года в Буэнос-Айресе. Стоит отметить, что семейство будущего писателя принадлежало к числу состоятельных, и это в какой-то степени облегчило его жизненный путь. Что касается родителей — Адольфо Биоя и Марты Касарес, то они были людьми высокообразованными и с ранних лет начали знакомить сына с шедеврами аргентинской, а также мировой литературы. Одним из самых ярких воспоминаний детства для него навсегда осталось чтение отцом произведений так называемой гаучистской поэзии, прежде всего знаменитого «Мартина Фьерро» X. Эрнандеса. Сам Адольфо Биой всю жизнь мечтал проявить себя в области изящной словесности. Это ему не удалось, но две книги его воспоминаний, особенно первая, имели в начале 1930-х годов определенный успех среди читающей публики Буэнос-Айреса. По всей видимости, поэтому он возлагал особые надежды на сына и поощрял его первые литературные опыты.