Ольга Баскова - Тиара скифского царя [litres]

Израиль вдруг сделался белый как полотно, снял очки и принялся крутить дужки, рискуя сломать их.

– Подумайте, мсье Рахумовский, – вкрадчиво продолжал Эжен, подмигнув симпатичной переводчице, бросившей на него злой взгляд, будто окатившей ледяной водой. – Кроме Лувра, вам готова заплатить и газета «Фигаро», где трудится ваш покорный слуга. Клянусь, вам ничего не грозит. В конце концов, вы могли не знать, что вас используют мошенники. Я в этом уверен и не буду утверждать обратного.

Израиль продолжал молчать. Одна дужка роговой оправы не выдержала насилия и отвалилась.

– Так что же? – настаивал Эжен.

Рахумовский печально вздохнул и поднял на него миндалевидные агатовые глаза.

– Я не понимаю, о чем вы говорите, – произнес он глуховатым голосом. – Какая-то тиара скифского царя, которая находится в Лувре. И вы полагаете, что это моя работа? – Он скорее выдавил из себя смех, чем рассмеялся. – Большей ерунды я не слыхивал. Так что, молодой человек, я ничего не имею вам сказать.

Он взял со стола какую-то золотую безделушку и принялся внимательно рассматривать ее в большую лупу с черной потрескавшейся ручкой.

По его поведению Моран почувствовал, что Лифшиц не обманул и что именно Израиль делал эту треклятую корону. Разумеется, сейчас он боится полиции и не хочет признаваться. Нужно во что бы то ни стало попытаться его разговорить.

– Если выяснится, что вы и есть тот гениальный мастер, чью копию великие эксперты не смогли отличить от подлинника, вам грозит не тюрьма, которую вы наверняка боитесь, – продолжал журналист. – Ни в коем случае. Вас настигнет мировая слава. Весь мир узнает о ювелире Рахумовском, создавшем такое произведение искусства. Вы станете баснословно богатым… – Он окинул взглядом скромную комнатку мастерской и воскликнул с еще большим воодушевлением: – Судя по всему, сейчас вы испытываете материальные затруднения… И мне понятно почему. Вас используют мошенники, наживающиеся на вашем таланте, платят вам гроши, а вы, человек, несомненно, скромный, не можете потребовать от них той суммы, которую заслуживаете. Но после признания на вас посыплются заказы. Это я вам обещаю как известный парижский журналист. Ну, что вы скажете теперь?

Он ожидал всего, только не презрительной усмешки на блеклых губах.

– Да вы что, молодой человек? – Израиль поднялся, выражая крайнее возмущение. – Как вы смеете говорить, что я работаю с мошенниками? Я честный человек, и не ваше дело, как я оцениваю свои работы. Еще раз повторяю, что к тиаре я не имею никакого отношения. Да, мне приходилось о ней слышать. Но тот великий мастер, который ее изготовил, к сожалению, не я.

Эжен смотрел на него, лихорадочно соображая, что сказать и сделать, чтобы этот удивительный человек открылся ему, признался, но вскоре был вынужден признать свое поражение.

Бледное лицо ювелира напоминало непроницаемую маску, и Моран горестно вздохнул. Рахумовский ему не верил, и ему не хотелось в тюрьму. Снова разубеждать его не имело смысла.

Журналист решил пойти по другому пути. Он достал из кармана записную книжку, вырвал листок и что-то черкнул на нем.

– Давайте сделаем так, – он говорил спокойно, словно смирившись со своей участью, и протянул ему листок, – вот вам адрес нашей газеты в Париже. Если вам понадобятся деньги – а мне почему-то кажется, что это произойдет очень скоро, – вы напишете по этому адресу письмо. Мой редактор вышлет вам необходимую сумму для проезда в наш город. Вы отправитесь туда, разыщете меня – и дальше я помогу вам исполнить ваши желания.

Рахумовский поднял на него усталые глаза.

– Мне очень приятно, что я познакомился с добрым волшебником, – отозвался он без энтузиазма, – но, умоляю вас, возвращайтесь к себе на родину. Мне вам нечего сказать.

– Хорошо, я не смею вас больше задерживать, – поклонился журналист, краем глаза отметив, что ювелир не выкинул листок в корзину для бумаг, а спрятал его в ящик своего стола.

Он кивнул на прощание симпатичной женщине и вышел в теплый весенний день.

Ему хотелось побродить по Одессе, познакомиться с этим удивительным приморским городом, но на это не было ни времени, ни денег. Скупердяй-редактор дал небольшую сумму специально для того, чтобы журналист не помышлял о соблазнах, и Моран поспешил в гостиницу, чтобы собрать свои вещи.

Одесса, 1903 г.