Борис Старлинг: Видимость

Герберт посмотрел на Папворта, думая, что чего-то не хватает. Через несколько секунд он понял, что это было.

Папворт рассказал ему, что случилось, когда, где и как; он не сказал ему почему.

Не зачем он убил Стенснесса и де Вер Грина - это было очевидно. Но почему он вообще решил шпионить в пользу Советского Союза, почему он решил предать свою страну.

И даже когда он изучал Папворта, Герберт понял, где был ответ.

Не в достоинствах коммунизма перед капитализмом или в предпочтении мира во всем мире перед холодной войной, а в самом Папворте.

Любой вопрос о лояльности сводился к чему-то очень простому. Чтобы предать, нужно сначала принадлежать; и Папворт никогда не принадлежал. Он был тщеславным неудачником, для которого была только одна причина, достойная его преданности: Эмброуз Папуорт и его Богом данное право на то, чтобы мир устроился так, как он этого хотел.

Ответ лежал, из-за отсутствия более точной фразы, в ДНК Папворта.

Возможно, в глубине души Папворт всегда хотел, чтобы его поймали, подумал Герберт, хотя бы потому, что теперь весь мир узнает его имя. Предстоит суд, и даже массовое осуждение, которого он мог ожидать, для такого человека будет лучше, чем альтернатива: анонимная ссылка в московской квартире, где через пару лет мало кто узнает, что он сделал, и еще меньшее число будет заботиться.

«Итак, - спросил Папуорт, - о какой сделке мы говорим?»

«Тебе придется разобраться с этим еще в Вашингтоне».

У Папворта отвисла челюсть. «Но ты же сказал мне…»

Герберт говорил на языке, понятном Папворту. "Я солгал."

* * *

Было уже девять часов, когда Герберт вернулся к Гаю, и к тому времени Ханна и Мэри уже спали. Не желая их будить, он сказал Анжеле, что вернется утром.

Туман представлял собой странное лоскутное одеяло: черный кошмар на Стрэнде, но яркий и ясный на площади Пикадилли, прекрасен на Мраморной арке и непроницаем для Бэйсуотера.

Три тысячи человек стояли в очереди за билетами на станции метро Стратфорд, потому что автобусы остановились.

Речное движение снова было перекрыто.

Опера в «Уэллсе Сэдлера» была остановлена ​​после первого акта, потому что публика больше не могла видеть сцену.

У всех была история о тумане, как и у всех была история о бомбе.

«Ни у кого не было такой хорошей истории о тумане», - подумал Герберт.

По дороге домой Герберт понял, что его мучило накануне в квартире Розалинды.

Розалинда говорила о том, как она устанавливала свои факты и соответствовала теории вокруг них, и она сравнила это с тактикой Уотсона и Крика, которые начали с теории и увидели, как подходят факты.

Герберт шел по пути Розалинды, и вместо этого ему следовало пойти с Уотсоном и Криком. Он позволил фактам омрачить свои суждения; нет, не факты, а то, что он видел

факты.

Как и Розалинда, Герберт верил в то, что видел, и ошибался. Снова и снова, даже после того, как Ханна показывала ему ошибку его пути, он смотрел, не видя.

В некотором смысле он был таким же слепым, как и Ханна.

«Неудивительно, что ученые сделали то, что они сделали, - подумал Герберт; они предпочитали точность науки и совершенство ее истин. По сравнению с этим человечество было довольно запутанным.

Когда он вернулся, Стелла ждала Герберта.

Он посмотрел на нее и не мог прочесть выражение ее лица.

Могло быть восхищение, удивление, ревность или неуверенность; могло быть все, а могло и не быть.

Герберт подумал, что услуги Стеллы не были бесплатными, так почему же ее эмоции? Ее макияж был разработан как для того, чтобы скрыть, так и для акцента. Все, чему она научилась в своей жизни, несомненно, прошло нелегкий путь; она не собиралась облегчать кому-либо путь познания.

Он почувствовал странное желание скрыть свое лицо от палящего пламени глаза Стеллы.

«Что ж, любовь моя, - сказала она наконец, - удачи тебе».

"Мне жаль?"

«Герберт, не пойми неправильно; хорошо, что ты нашел женщину, понимаешь? Теперь тебе не нужно больше навещать меня. Вы понимаете?"

Он оцепенело кивнул, но нет, он не понял; В мире может быть очень мало мужчин, которых отвергла шлюха.

«Нет, - сказала Стелла, - ты же не видишь?» Она сделала паузу, пытаясь подобрать правильные слова. «Это не личное дело - ну, это так, но не так, как вы думаете. Это потому, что ты мне нравишься, Герберт; ты хороший человек, ты никогда не принимаешь меня как должное. Ты мне нравишься, поэтому я хочу, чтобы ты был счастлив, и чтобы быть счастливым, тебе нужна милая девушка, и если у тебя есть хорошая девушка, тебе больше не придется приходить и видеть меня ».