Клод Авелин - Кошачий глаз

— Это письмо, — сказал он, — обращено к нам, хотя тут и нет фамилии адресата. Вы хорошо знакомы с автором и даже издали узнаете почерк.

Блондель и Ривьер снова встали за спиной Мерсье, который напряженно следил за Бело, достававшим из конверта бумагу.

— Дата точная. «Вербное воскресенье, 19.30», — сказал он. — Прошлая неделя. День убийства.

Он стал читать вслух, очень отчетливо, без какой-либо определенной интонации.

«Поскольку с момента пробуждения меня мучат злые предчувствия, я считаю, что должна написать о своих подозрениях. Если они подтвердятся, не думаю, чтобы кто-то, кроме полиции, имел возможность перевернуть весь дом, в том числе и библиотеку. Это письмо я спрячу в одну из книг.

Вчера вечером я была на открытии „Утки-Баламутки“, нового ресторана, который Поль открыл на улице де Мартир. Я всегда была с ним искренна. Как бы мы иначе находили общий язык? Чем больше у человека тайн, тем больше ему нужен друг, с которым можно быть откровенным. Сегодня я пришла к выводу, что Поль со мной искренним не был.

Я люблю Жан-Марка. Сомнений в этом быть не может. За долгие дни и месяцы я проверила истинность своего чувства. Да, я люблю его бесконечно. Все, что было в прошлом, не может с этим сравниться. Я сказала ему, что хочу выйти за него замуж. Он не поверил. Сегодня вечером я скажу ему, чтобы он покончил с фальшивками. Это убедит его в серьезности моих намерений. Мне стыдно, что я не ввела его в свой круг, скрывала от друзей. Я попрошу у него прощения. Мы немедленно поженимся. Небо Ван Гога благословит нас. Пусть он рисует что хочет и как хочет. Возможно, из него выйдет толк. Мне надо скорее заплатить компенсацию всем, кто приобрел фальшивки. Копии так хороши, что дело вряд ли бы раскрылось само собой, но я боюсь доноса. Донести может только Поль. Кроме нас троих, об этой истории никто не знает. О своем решении я сказала Полю вчера вечером в его квартире на втором этаже. Под предлогом, что ухожу, я покинула зал и попросила его, чтобы он на несколько минут поднялся со мной наверх. Мне кажется, он сразу догадался, о чем пойдет речь. С начала нового года наши отношения испортились. Я никогда никого, кроме него, не любила, хотя, по правде говоря, уже давно не любила и его. У него могло быть сколько угодно женщин. Я не придавала этому значения. Он видел, что я к нему охладела, но был спокоен, потому что я не любила никого другого. Вначале Жан-Марк казался ему подарком судьбы. Идея торговать копиями исходила от него. Мысль, что он не сможет брать из моих денег столько, сколько пожелает, была выше его сил, а я была уже не так богата, как прежде. Он сказал, что нам с Жан-Марком ничего не грозит, что всю практическую сторону дела он берет на себя. Я согласилась и, если честно, почувствовала облегчение. Я боялась, что Поль рано или поздно заставит меня продавать картины из коллекции. Я не считала большим грехом обводить вокруг пальца так называемых коллекционеров, для которых иметь дома картины знаменитых художников — вопрос престижа, не больше. Уже после первой удачной пробы я вошла в азарт. Для меня это было такой же затягивающей игрой, как для Поля — рулетка. Я видела, как рождался Ван Гог! Жан-Марк мастерски пользовался его техникой. Не стану, однако, анализировать свои чувства. Когда я сказала, что не буду больше торговать фальшивками, Поль впал в неописуемую ярость. Я боялась, что он меня убьет. Дело было не только в деньгах. Он понял, что я по-настоящему полюбила Жан-Марка. Конечно, у себя он убить меня не мог. Но здесь, в доме, от которого у него есть ключ? Поразмыслив, я поняла, что он собирается с нами обоими покончить одним ударом и сделает так, чтобы подозрение в убийстве пало на Жан-Марка. Когда я уходила из „Утки-Баламутки“, он сказал: „Смотри! Если ты будешь упрямиться и лишишь меня денег, вы оба поплатитесь!“ Я хочу увидеться сегодня с Жан-Марком, поговорить с ним. К тому же я не хочу быть одна, я, так любившая одиночество! Я давно завещала свое состояние и коллекцию Национальному музею. У меня осталась только жизнь. Если я умру насильственной смертью, то, независимо от улик, знайте: убийца — Поль Мерсье!»

Бело стал складывать листочки в конверт. Казалось, это занятие поглотило его полностью. Пикар смотрел на Мерсье, лицо которого побагровело. Он закусил нижнюю губу и не произносил ни слова.

— Что скажете, господин Мерсье? — спросил Бело.

Веки Мерсье задрожали, но на губах появилась ироническая ухмылка.

— Представляю, как бы я влип, если бы вы не зачитали эти бесспорные показания в моем присутствии!