Пола Хокинс - В тихом омуте

Лорен отправилась к коттеджу Энн Уорд. В последнее время она приходила сюда все чаще – тут было спокойно, как нигде в Бекфорде. Она ощущала определенное родство душ с бедной Энн. Та тоже оказалась в цепях лишенного любви брака с человеком, который ее ненавидел. Здесь Лорен могла купаться, курить, и ее никто не беспокоил. Обычно.

Однажды утром она увидела двух женщин. Она их узнала: рослая и пышущая здоровьем Дженни работала в полиции, а ее сестра Никки умела разговаривать с мертвыми. К Никки Лорен относилась с симпатией – та была занятной и казалась добродушной. Даже если и была мошенницей.

Дженни ее окликнула, и Лорен махнула в ответ, надеясь, что женщины продолжат свой путь. В обычных обстоятельствах она бы сама подошла к ним поболтать, но сегодня у нее не все было в порядке с лицом, а вдаваться в объяснения ей не хотелось.

Она пошла купаться. И знала, что делает это, как и многое другое, в последний раз: последняя прогулка, последняя сигарета, последний поцелуй сына в бледный лобик, последнее (предпоследнее) погружение в воду. Окунувшись, она подумала, будут ли ее ощущения такими же и будет ли она вообще что-нибудь чувствовать.

Первой на реке оказалась Дженни. Когда поступил звонок, она была в полицейском участке и стала свидетельницей разыгравшейся бури: позвонил охваченный паникой Патрик Таунсенд и что-то бессвязно кричал по рации о своей жене. О жене и Смертельной заводи. Примчавшись туда, Дженни увидела под деревьями мальчика, уткнувшегося головой в колени. Сначала она решила, что он спит, но он поднял голову, и его глаза оказались широко раскрытыми и почти черными.

– Шон, – сказала она, стаскивая с себя куртку и накидывая ему на плечи.

Он посинел от холода и дрожал, пижама промокла насквозь, а босые ноги были перемазаны грязью.

– Что случилось?

– Мама в воде, – ответил он. – Я должен сидеть здесь, пока он не придет.

– Кто? Твой папа? А где твой папа?

Шон вытащил из-под куртки худую ручонку и указал за ее спину. Дженни увидела, как к берегу, пошатываясь и рыдая, идет Патрик с перекошенным от боли лицом.

Дженни бросилась к нему:

– Сэр, я… «Скорая» вот-вот будет, расчетное время прибытия четыре минуты…

– Слишком поздно, – отозвался Патрик, качая головой. – Я опоздал. Ее больше нет.

Подошли остальные: спасатели, полицейские и один или два старших инспектора. Шон поднялся и прижался к отцу – куртка Дженни на нем казалась плащ-палаткой.

– Вы можете отвезти его домой? – обратился к ней один из детективов.

Мальчик захныкал:

– Пожалуйста. Не надо. Не хочу. Не хочу никуда идти.

– Дженни, ты можешь забрать его к себе? – попросил Патрик. – Он испуган и не хочет возвращаться домой.

Патрик опустился перед сыном на колени прямо в грязь, обнял его и, качая головой, что-то зашептал ему на ухо. Когда он поднялся, мальчик казался спокойным и послушным. Он взял Дженни за руку и засеменил рядом, не оглядываясь.

Приехав домой, Дженни сняла с Шона всю мокрую одежду. Затем завернула его в одеяло и приготовила тосты с сыром. Шон ел тихо и аккуратно, наклоняясь над тарелкой, чтобы не уронить на пол крошки. Закончив, он спросил:

– С мамой все будет в порядке?

Дженни стала убирать посуду.

– Ты согрелся, Шон? – сменила тему она.

– Да.

Дженни налила им по чашке чая и положила по два кусочка сахара.

– А ты не хочешь рассказать, что случилось, Шон? – спросила она, и он отрицательно помотал головой. – Нет? А как ты оказался у реки? Ты весь перемазался грязью.

– Мы приехали на машине, но потом я упал на тропинке, – объяснил он.

– Понятно. Значит, за рулем сидел папа? Или мама?

– Мы поехали все вместе.

– Все вместе?

Шон поморщился.

– Была гроза, и я проснулся. Очень громко гремел гром, а на кухне раздавались странные звуки.

– Какие странные звуки?

– Ну… как делает собачка, когда ей грустно.

– Скулит?

Шон кивнул.

– У нас нет собачки, мне не разрешают. Папа говорит, что я не смогу за ней ухаживать и тогда это придется делать ему. – Он сделал глоток и вытер глаза. – Я не хотел оставаться дома из-за грозы. И папа посадил меня в машину.

– А мама?

Шон нахмурился.

– Ну, она была в реке, и я должен был ждать под деревьями. Мне нельзя об этом говорить.