Пола Хокинс - В тихом омуте

Январь

Джулс

Это так странно – каждое утро видеть за завтраком сидящую напротив пятнадцатилетнюю тебя. Она так же, как и ты, не умеет вести себя за столом и так же закатывает глаза, когда ей на это указывают. Она сидит, поджав ноги под стулом и расставив острые коленки, в точности как ты. Когда она слушает музыку или думает, у нее на лице появляется такое же мечтательное выражение, как у тебя. Она своенравная и несносная. Постоянно и фальшиво что-то напевает, совсем как наша мама. А смех у нее папин. Каждое утро, отправляясь в школу, она целует меня в щеку.

Я не могу исправить все то, в чем перед тобой виновата: нежелание тебя выслушать, готовность поверить в худшее о тебе, отказ в помощи, когда ты в ней нуждалась. Я даже не пыталась тебя любить. Но если я ничего не могу сделать для тебя, моим искуплением должен стать акт материнства. Я не сумела быть твоей сестрой, но постараюсь стать матерью для твоего ребенка.

В моей маленькой опрятной квартирке в Сток-Ньюингтоне, что на северо-западе Лондона, она ежедневно устраивает настоящий разгром. От меня требуются огромные усилия, чтобы сохранить присутствие духа и не поддаться панике. Но я стараюсь. Я помню, какую решимость ощутила в тот день, когда встретилась с отцом Лины, и мне хочется снова стать женщиной, похожей на ту. Чтобы во мне было больше от тебя и от Лины. (Когда Шон Таунсенд подвозил меня до дома после твоих похорон, он сказал, что я на тебя похожа, а я не согласилась, заявив, что я – твой антипод. Я этим гордилась, но сейчас уже нет.)

Я стараюсь получать удовольствие от жизни с твоей дочерью, потому что она – вся моя семья и другой у меня не будет. Она приносит мне радость, а утешение я нахожу в том, что человек, который лишил тебя жизни, и сам скоро отойдет в мир иной. Он расплачивается за то, что сделал со своей женой, своим сыном и с тобой.

Патрик

Патрику больше не снилась жена. Теперь ему снился другой сон, в котором события, произошедшие в тот день у них дома, развивались по-другому. Вместо признания он хватал нож со стола и вонзал его детективу прямо в сердце, а покончив с ней, разбирался с сестрой Нел Эбботт. Возбуждение охватывало его все сильнее, и он, наконец насытившись, вытаскивал нож из груди сестры Нел и переводил взгляд на Хелен, стоявшую рядом. По щекам у нее струились слезы, а с рук капала кровь.

– Папа, довольно, – говорила она. – Ты ее напугал.

Просыпаясь, он каждый раз вспоминал выражение лица Хелен, когда он признался в содеянном. Он был рад, что не видел реакции Шона. Когда тот вернулся вечером в Бекфорд, Патрик уже дал признательные показания. Шон посетил его лишь один раз, еще до суда. Патрик сомневался, что увидит его снова, и это разбивало ему сердце. Потому что все, что он ему рассказывал, вся выстроенная им жизнь были исключительно ради блага сына.

Шон

Я не тот, за кого себя принимаю.

И никогда не был тем, за кого себя принимал.

Когда все начало рушиться, когда я сам стал разваливаться на части после слов, которые Нел не следовало говорить, я старался сохранить рассудок, постоянно повторяя себе: «Все так, как есть и как всегда было. По-другому просто быть не может».

Я был сыном матери, покончившей жизнь самоубийством, и отца – порядочного человека. Я стал офицером полиции. Женился на достойной, добропорядочной женщине и жил достойной, добропорядочной жизнью. Все было просто и ясно.

Конечно, определенные сомнения у меня имелись. Отец рассказывал, что после смерти матери я три дня не разговаривал. Но я помнил – мне казалось, что это воспоминание, – наш разговор с доброй и ласковой Дженни Сейдж. Разве не она отвезла меня к себе домой той ночью? Разве мы не сидели на кухне и не ели тосты с сыром? Разве я не сказал ей, что мы поехали на реку вместе? «Все вместе?» – спросила она. Я тогда решил вообще больше ничего не говорить, потому что боялся что-то сделать не так.

Мне казалось, что в машине нас было трое, но отец заверил: мне просто приснился кошмар. И в этом кошмаре меня разбудила не гроза, а крик отца. И мамы. Они кричали друг на друга и оскорбляли. Она – «неудачник, животное», он – «неряха, шлюха, плохая мать». Я услышал громкий удар. Другой звук. А потом вдруг все смолкло, наступила тишина.

Только дождь и гроза.

Затем послышался скрежет отодвигаемого стула и скрип задней двери. В том кошмаре я тихонько спустился вниз и притаился возле кухни, стараясь не дышать. Снова голос отца, уже тихий, что-то неясно бормотавший. И еще – скулила собака. Но собаки у нас не было. (В том кошмаре я даже подумал: может, они ссорятся из-за того, что мама привела домой бездомного пса? Она на такое вполне была способна.)