Марк Фурман - Мораторий на крови

Анатолий, отодвинув стул, медленно поднялся.

— Все, кто здесь присутствует, — начал он, — близкие по несчастью. Потеряв самых дорогих людей — дочерей, жен, подруг, — мы словно породнились между собой. И вот правосудие свершилось. Мне кажется, Господь услышал наши молитвы. Ведь в Библии сказано: «Кто прольет кровь человека, того кровь прольется рукой человека, ибо человек создан по образу Божию». Мы все знаем: недочеловек, совершивший страшное зло, кровожадный убийца и маньяк Милославский расстрелян. Ровно девять дней назад и, к счастью, вопреки принятому в тот же день несправедливому мораторию на исполнение высшей меры в России. Чокнемся и возрадуемся его смерти, возмездие все-таки свершилось, прошу выпить за это. Пусть день его казни станет памятным для всех, кто присутствует за этим столом, и для тех, которые не смогли приехать.

В волнении Фальковский взмахнул дрожащей рукой, Ирина протянула ему рюмку с водкой.

Потом, по предложению Калистратова, пытавшегося, впрочем, безуспешно, как-то руководить застольем, стихийно брали слово родные погибших. Одни, взяв себя в руки, говорили без слез, других, в большинстве женщин — душили рыдания. Не чокаясь, поминая девушек поименно, почти не пьянея, пили часто и помногу в основном мужчины, многие женщины тоже не составляли исключения.

Когда Маргарита Никольская, приехавшая из Санкт-Петербурга, вдруг покачнулась и, опрокинув стул, упала в обморок, потребовался врач. Таковой нашелся как раз среди питерцев, — уже в годах, седой как лунь невропатолог Кулешов. Доктор, потерявший дочь, привычно захватил в поездку медицинский кейс с лекарствами. Полагая, что драматичная музыка «Реквиема» слишком сильно действует на присутствующих, кто-то сменил траурную мелодию великого австрийца на диск с песнями Окуджавы.

После одиннадцати вечера начали расходиться. Незнакомые, породненные общим горем и разом ставшие близкими друг другу люди, обменивались телефонами и адресами. Слез почти не было. Уходя, родные уносили с поминального стола фотографии погибших. Шестнадцать бокалов, прикрытых кусочками хлеба, решили оставить нетронутыми…

— Такого у нас еще не было и дай-то бог, чтобы никогда не повторилось, — произнес, прощаясь с Фальковским, директор «Ассамблеи» Крылов.

Ранним утром, неделей спустя после предотвращения терактов в США и Израиле, профессор Сельцов и подполковник Лаврик на том же бомбардировщике стратегического назначения возвращались в Россию. Было душно, парило, время от времени накрапывал мелкий дождик. Автомашина лаборатории с провожавшим их профессором Роджерсом доставила отъезжающих прямо к трапу самолета. Кроме них на борту находилось четверо охранников спецотряда ФСБ, ранее сопровождавших Дамзаева, и несколько сотрудников российского посольства, летевших в Москву по служебным делам.

После того как самолет набрал высоту, Сельцов и Лаврик, уединившись в хвостовой части лайнера, собрались позавтракать и обсудить в спокойной обстановке итоги своего пребывания в Америке. Оглядев стол после того, как открыли пакеты с едой, Сельцов достал из саквояжа дорожную металлическую фляжку.

— Не откажите присоединиться, Юрий Романович?

— Ваше предложение, профессор, принимается, — охотно кивнул Лаврик. — Нам еще лететь и лететь, к тому же приказы старших товарищей принято исполнять.

— Насчет приказа вы слишком, — улыбнулся Сельцов, приподняв рюмку. — Считайте это деловым предложением. Нам же еще отчеты для своих ведомств писать, надо прикинуть, что к чему.

— Я еще вчера с утра, до прощального приема в Администрации их президента, кое-что на диктофон наговорил, — заметил Лаврик. — Ведь прямо с аэродрома мне к генералу Корчагину на рандеву ехать.

— Давайте, Юра, как принято в армии: чокнулись, выпили, закусили. Виски-то превосходный, к тому же на халяву. Мне вчера после приема второй секретарь посольства эту фляжку на дорожку вручил. Не кажется ли вам, что мы столь скромное застолье заслужили?

— На высоте в двенадцать тысяч метров можно действительно переключиться на нечто покрепче чая или кофе. Позвольте, однако, Дмитрий Сергеевич, деловой вопрос: открыли вам или американцам евреи состав или химическую составляющую своего препарата?

— Наивный вы человек, Юра, — покачал головой Сельцов. — Давайте по второй, заодно и просвещу вас. Фармпрепараты, подобные их RASPO, относятся к особо секретным, представляя такую же государственную тайну, как сверхдальняя стратегическая ракета или боевой истребитель нового поколения.