Была построена сцена с простенькой портальной аркой, в зале соорудили наклонный пол и расставили сто темно-серых пластиковых кресел, а также установили нехитрую осветительную аппаратуру. Войти в театр можно было со служебного входа или через две стеклянные двери, которые вели в крошечное фойе, по совместительству служившее канцелярией. Там находились письменный стол, кресло, старый архивный шкаф и телефон. На стенде были развешаны цветные фотографии сцен из текущей постановки. Большое складское помещение между двумя зданиями приспособили под склад декораций и гардеробные. Однако для рождественских утренников и постановок, требовавших многочисленного актерского состава, вроде «Амадея», этого помещения не хватало. Артистические уборные располагались в коридоре, соединявшем кулисы и фойе.
Три четверти верхнего этажа занимал буфет, во время спектаклей открытый для зрителей, которые могли выпить чашку кофе или бокал вина. Помимо пластиковых столов и стульев там стояло несколько диванчиков, которые в слегка замаскированном виде участвовали в спектаклях — не реже иных актеров и, надо сказать, зачастую гораздо убедительнее. Остальную часть верхнего этажа занимали туалеты для зрителей и осветительная ложа с табличкой на двери: «Служебное помещение. Не входить». Полы в театре Лэтимера были покрыты темно-серыми коврами, а стены — белой штукатуркой.
Многие члены ЛТОК с легкой грустью вспоминали, как пятнадцать лет назад, в грохоте и шуме, окруженные досками и проводами, задыхаясь от кирпичной пыли, они создавали из хаоса свой собственный театр. Тогда все было другим. Например, Гарольд. Безбородый и худой, в старых вельветовых штанах, он не считал ниже своего достоинства выполнять самую грязную работу, подбадривал своих товарищей, когда они уставали, и напоминал им о мечте, к которой они все стремились, когда у них падало настроение, а глаза слезились от пыли.
В те славные дни все они были равны. Каждый исполнял свою роль, и ничья роль не была важнее других. Но после официального открытия театра, когда Лэтимер, тогда уже мэр, произнес длинную скучную речь, а потом напился и упал под стол, все начало меняться, и вскоре стало ясно, что теперь некоторые равнее други [31] Цитата из повести Джорджа Оруэлла «Скотный двор» (1945).
. Постепенно, извилистыми путями, Гарольд пробрался на самый верх, решительно шагая по головам, а все прочие оказались чересчур робкими, чересчур бестолковыми или просто чересчур ленивыми, чтобы выразить недовольство, пока (никто не смог бы указать, когда точно произошло необратимое) у них не появился царь. А теперь в общество порой вступали люди, понятия не имевшие о славных былых временах, когда каждый мог высказывать свои мысли и рассчитывать на уважительное отношение. Этим ренегатам-новичкам не было дела до прошлого.
Одним из таких был Николас, который как раз подходил к служебному входу театра Лэтимера. Николас воображал, будто Любительское театральное общество Каустона появилось на свет во время репетиций «Французского без слез» и прекратит свое существование после «Амадея» — если ему удастся поступить в Центральную школу сценической речи и актерского мастерства (а он был уверен, что удастся). Он нашарил в кармане ключ. У него появился собственный ключ, когда Колин узнал о его желании приходить пораньше, задерживаться подольше и выполнять всякую полезную работу. Даже теперь, когда он занял в театре видное положение и сам Эсслин нехотя признал его одним из ведущих актеров, Николас являлся за добрые полчаса до рабочих сцены.
Было всего шесть часов, когда он вошел в здание, поэтому не удивился тишине, которая сразу его поглотила. С минуту он стоял и жадно втягивал в себя воздух, и хотя не пахло ничем экзотическим, кроме апельсиновой кожуры в мусорной корзине, ему этот запах показался редкостным и восхитительным. Николас бесшумно и радостно спустился по каменным ступеням в гримерку.
Он сбросил с себя спортивную куртку, надел моцартовский парчовый камзол и привесил шпагу. Николас был небольшого роста, всего пять футов шесть дюймов, и это обстоятельство его сильно огорчало — несмотря на пример Иэна Хольма, Энтони Шера и Боба Хоскинса [32] Английские актеры второй половины XX века; отличались небольшим ростом.
. Даже в те дни, когда ветер был с юга [33] Цитата из монолога Гамлета: «Я безумен только при норд-норд весте; когда ветер с юга, я отличаю сокола от цапли» (Шекспир У. Гамлет. Акт II, сцена 2. Перевод М. Л. Лозинского).
, шпага причиняла ему большие неудобства, особенно когда он садился за рояль. Он подумывал взять ее с собой и походить с ней дома, но имел глупость попросить разрешения у Гарольда, который наотрез ему отказал. «Еще потеряешь, и что нам потом делать?»
Читать дальше