Но, когда она так искренне исполняла свои скромные роли (более крупных ей не поручали) или с таким увлечением пела на рождественском детском утреннике, ее муж всегда ощущал мучительную жалость. За годы их счастливой совместной жизни эта боль приутихла, но теперь, когда «Martern Aller Arten» еще звучала у него в ушах, а краем глаза он видел огромный куль с одеждой, которую предстояло перешивать и чинить, внезапная грусть и сожаление об утраченных возможностях пронзили его, словно кинжалом.
— Том… — Джойс взяла его за руку и пристально взглянула ему в лицо. — Не надо. Это все не имеет значения. Никакого. Есть только ты и я. И у нас есть Калли. Дорогой?.. — она внимательно и нежно посмотрела ему в глаза. — Все хорошо?
Барнаби кивнул и постарался изобразить спокойствие. Что он может поделать? Так уж сложились обстоятельства. Главное, что у них есть Калли.
Их дочь бредила театром с четырех лет, впервые побывав на рождественском утреннике. Когда детей позвали высматривать злого волка, она первой выскочила на сцену, а потом упорно, с криками и брыканием, отказывалась уходить. В начальной школе она с большой уверенностью исполняла роли дубового листа или маленького кролика и ни о чем не жалела. В настоящее время она доучивалась в Нью-Холле на отделении английской литературы и исполняла самые заметные роли в спектаклях Кембриджского любительского театрального общества.
— Ты все это прекрасно знаешь, — продолжала Джойс. — Глупый старый медведь.
Барнаби улыбнулся:
— Давненько меня так не называли.
— Помнишь, как Калли тебя так называла? Ей нравилась та передача по телевизору. «Зовусь я Барнаби-медведь», — пропела она. — Забыла, что там дальше.
— О да. В семь лет она была та еще непоседа.
Их беседа на минутку приостановилась, потом Джойс заговорила снова:
— Колин спрашивал.
Барнаби тяжело вздохнул.
— Ты можешь разрисовать камин? Пожалуйста.
— Джойси, я в отпуске.
Когда его просили поучаствовать в оформлении декораций, он сначала всегда отказывался, но потом все-таки помогал, если не был занят работой.
— Я бы к тебе не приставала, если бы ты не был в отпуске, — не моргнув глазом солгала Джойс. — Конечно, каждый из нас вполне способен размалевать по кирпичику, но этот камин Колин складывал собственноручно… И вышло прекрасно, Том, — настоящее произведение искусства. Нельзя подпускать к нему неизвестно кого. А у тебя такие вещи получаются чудо как хорошо.
— Ты мне просто льстишь.
— Я говорю правду. Ты художник. Помнишь, какую статую ты сделал? Для «Кружись, кружись по саду»? [22] Пьеса Алана Эйкборна (1973).
— Слишком хорошо помню. И письма в местные газеты тоже помню.
— Можешь заняться этим в субботу днем. Прихвати с собой фляжку и сандвичи. — Джойс немного помолчала. — Я не стала бы тебя просить, если бы погода подходила для работы в саду.
— Я и не стал бы этим заниматься, если бы погода подходила для работы в саду.
— Спасибо, Том. — Она прижалась щекой к его руке. — Ты такой милый.
Старший инспектор Барнаби вздохнул, понимая, что последние деньки его ежегодного отпуска уйдут на бессмысленные хлопоты.
— Расскажи об этом в отделении полиции, — ответил он.
Гарольд загнал свой «морган» в ворота дома номер семнадцать по Веллингтон-Клоуз, столбы которых увенчивали пенопластовые львы, и въехал в гараж. Он заставил мотор издать последнее громогласное рычание, потом заглушил его и стал готовиться к предстоящему трудному делу. Залезать в «морган» и вылезать из него было нелегко. С другой стороны, сидеть за его рулем и представлять себя со стороны было величайшим наслаждением. Прохожие поворачивали головы, когда автомобиль алой вспышкой пролетал мимо них, и это позволяло Гарольду на время утолить ненасытную жажду всеобщего восхищения. То обстоятельство, что его жене этот автомобиль не нравился, доставляло ему еще большее удовольствие. Он вынул ключи и почтительно погладил приборную доску. «Когда все идет хорошо, человек понимает это инстинктивно», — подумал Гарольд, давным-давно принявший эту хитрую рекламную выдумку за чистую монету.
Рядом с ним на кожаном сиденье лежала связка афиш, которые миссис Уинстенли распространит в Гильдии горожанок, на своих курсах флористики и в местных магазинах. Не считая интервью, которые он раздавал при первой же возможности, Гарольд не поддерживал с общественностью никаких отношений. Он всегда говорил, что невозможно представить, как Тревор Нанн [23] Английский театральный режиссер (р. 1940).
бегает по местным газетчикам, рекламируя свой новый спектакль. Упоминая такое известное имя, Гарольд захлебывался от желчи и досады. Он давно считал, что, если бы он в ранней молодости сдуру не женился и не произвел на свет троих совершенно бездарных детей, — которые теперь, к счастью, уже выросли и обитают со своими благоверными где-то очень далеко, — он уже был бы одним из ведущих режиссеров страны. Если не всего мира (Гарольд был не из тех людей, которые избегают горькой правды).
Читать дальше