Кэролайн Грэм - Смерть под маской

Сугами надела на шею козы кожаный ошейник и дала ей яблоко. Второе она опустила в прелестную матерчатую сумочку, висящую на спинке стула. Сумочка была подарком от Мэй ко дню рождения. Вышитая цветущими подсолнечниками и лиловыми ирисами на коричневом фоне земли, она была такой же, как у самой Мэй, и Сугами не могла ею налюбоваться. Только на сумке Сугами подсолнечники были чуть бледнее, из-за того что в Каустоне закончились золотисто-оранжевые нитки и остались только густо-желтые, как янтарь. Сугами была растрогана подарком. Она представила, как Мэй, сидя у себя, трудилась над вышивкой потихоньку от нее, потому что ею руководило желание доставлять радость другому.

После приезда в Поместье Сугами не раз испытывала на себе доброту окружающих, не говоря уже о доброте самого Учителя. Незначительные, но так много значащие для нее знаки сочувствия, всегдашняя и всеобщая готовность выслушать и утешить, совместное выполнение несложных домашних обязанностей… Теперь, после того как всем стало известно, кто она на самом деле, все, конечно, скоро изменится. Да, они, разумеется, будут стараться не показывать вида, будто что-то изменилось, но это все равно проявится. Рано или поздно деньги свершат свое черное дело и возведут стену между нею и остальными.

Сугами горько улыбнулась, вспомнив о том, какие великие надежды она возлагала на идею сменить себе имя и фамилию и вместе со старым именем оставить в Лондоне прежнюю себя. Какая наивность, какое ребячество! Да и как можно было надеяться зачеркнуть и забыть двадцать мучительных лет, прибегнув к такому банальному приему? И все же у нее это получилось. Под именем Шейлы Грей она приобрела новых знакомых и завоевала их дружбу. Теперешнее имя, означавшее «Танцующий Ветерок», она получила от Учителя. Он предложил ей это имя, заметив ее серьезный интерес к учению веданты и искреннее желание искать свой путь в этом направлении. Ее переполняло чувство глубокой благодарности, которое она принимала за счастье, потому что не знала, что это такое.

И тут в группе появился он, Кристофер. Дружеские, ни к чему не обязывающие отношения завязались у них почти с первого дня. Он беззлобно поддразнивал ее (злость была ему несвойственна), театрально прижимал ладони к сердцу, словно изнемогая от любви, и клялся, что наложит на себя руки, если она не ответит ему взаимностью. Так он вел себя при всех. Когда же оставался с ней наедине, то становился совсем другим. Рассказывал о себе, о своих надеждах на будущее, о своей заветной мечте оставить профессию оператора и стать сценаристом и продюсером. Иногда он целовал ее, нежно и бережно. Его поцелуи были совсем не похожи на те жевательные упражнения, с которыми ей приходилось сталкиваться.

Когда Сугами думала о том, что Кристофер скоро уедет, она вынуждена была постоянно повторять слова Учителя, что все, что ей нужно для счастья, находится не где-то в пространстве и не в чьих-то руках, а в ее собственном сердце. Она считала, что это слишком суровый принцип, обрекающий человека на полное одиночество, а она и без того слишком долго была одинока.

Скрип гравия на дорожке заставил ее вздрогнуть.

— Ну как тут поживает моя девочка? — спросил Кристофер, перегнувшись через дверцу.

— Твоя девочка опять таскала яблоки.

Вид Кристофера всегда приводил ее в состояние радостного смятения. Эти мягкие черные волосы, тонкое бледное лицо и чуть раскосые серовато-зеленые глаза… Она ждала, что его следующей фразой будет: «А как поживает моя вторая подружка?», потому что такой была обычная манера их общения. Однако Кристофер просто открыл дверцу, подошел к Калипсо, взял ее за ошейник и сказал:

— Пошли, толстушка мохнатая.

«Сейчас они уйдут», — подумала Сугами и торопливо спросила:

— А ты не собираешься поздравить меня с днем рождения?

— Прости. Конечно собираюсь, любовь моя. Желаю тебе счастья.

— И это все? Уже скоро неделя, как ты не признавался мне в страстной любви. Это никуда не годится!

Сугами изо всех сил старалась говорить небрежно, шутливым тоном, меж тем как в ее ушах звучало эхо сотни подобных вопросов, заданных ею в сходных обстоятельствах: «Не зайдешь на минутку?», «Тебе уже пора?», «Может, останешься?», «Ты мне позвонишь?», «Ты меня любишь? Любишь?.. Любишь?..»

«Господи! — думала Сугами. — Выходит, я совсем не изменилась! Но нет, я должна, должна! Так больше нельзя!»

— Я понимаю, конечно, ты говорил это в шутку, — сказала она, с отвращением отмечая в своем голосе умоляющие нотки.