— Как вам удалось выманить паренька из комнаты?
«Гром и молния! Неужели шеф и правда исчерпал все возможности? Он четко просчитал все ходы. Первый не принес почти никакого видимого результата, второй, судя по всему, принесет и того меньше. Однажды Райли уже чуть не угробил Картера этим дурацким пушечным ядром, и адвокаты, понятное дело, будут утверждать, что если Картер и стал виновником гибели Тима, то это была самозащита. Его даже не удастся привлечь к ответственности. — Выражение лица Троя оставалось невозмутимым, но на сердце кошки скребли. — Что там шеф сказал вчера? Будто их несет без руля и ветрил в адскую пропасть? Похоже, так оно и есть, черт бы их всех побрал!»
Сержант искренне сочувствовал Барнаби, испытывая к нему нечто похожее на любовь. Это открытие стало для него настолько неожиданным, что когда мимолетное чувство испарилось столь же стремительно, как и возникло, Трой вздохнул с облегчением.
Напряжение в комнате несколько спало, главным образом потому, что Эндрю разразился громким и, казалось, вполне искренним смехом. Мэй нарушила общее молчание, осведомившись у Арно, не болит ли у него нога. Сугами села спиной ко всем остальным. Хизер собрала грязную посуду и возилась у раковины. Трой один заметил, что дверь медленно открывается.
— Как вам удалось выманить паренька из его комнаты? — громко повторил Барнаби свой предыдущий вопрос.
— Он сымитировал голос Арно.
На Фелисити была все та же веселенькая пижамка и мягкие тапочки. Очень бледная, она говорила громко и внятно. И снова все будто перестали дышать.
— Входите, миссис Гэмлин. Не угодно ли присесть? — произнес Барнаби, чье замершее было сердце вновь вернулось к привычному ритму, и пододвинул для нее стул.
Фелисити сделала пару нерешительных шагов. Вид у нее был испуганный, и она беспрестанно оглядывалась по сторонам. После того как Барнаби ее усадил, он устроился на углу стола так, чтобы заслонить собой Эндрю Картера.
— Расскажите, пожалуйста, как все произошло.
— Я проснулась, потому что захотела в туалет. Я надела халат и уже стала открывать дверь, когда… когда увидела его.
— Эндрю Картера?
— Кристофера.
— Где он находился?
— Стоял на коленях перед дверью Тима. Его губы были у самой дверной скважины. Он сказал: «Это Арно. Я принес тебе ужин». Он говорил совсем другим, не своим голосом. И мне сделалось нехорошо. В руках у него не было никакого подноса, но к стене был прислонен этот ужасный железный лом. И когда Тим открыл дверь, Кристофер ухватил его, вытащил наружу и… стал бить его этой железякой. Я понимаю, я должна была бы позвать на помощь… Должна была… Но мне стало так страшно. И я заперлась у себя, да, взяла и заперлась. И даже не позвонила в полицию… Мне так стыдно. Простите, простите меня, пожалуйста!
— В это время мы уже были на пути сюда, миссис Гэмлин.
— Это точно?
— Абсолютно точно.
— Это хорошо, теперь мне уже не так стыдно. Мне послышалось, где-то стекло разбилось. С ним все в порядке, с Тимом?
Ей никто не ответил.
— Давайте-ка я вам сделаю чашечку горячего витаминного напитка с медом. Идет? — сказала, подходя к Фелисити, Хизер.
«Не та ли это подогретая болотная жижа, которой они пытались угостить меня в ночь убийства? — подумал Трой. — Если та самая, то она скорее совсем прикончит ее, нежели взбодрит. И этого допускать нельзя, потому что она нужна нам в суде живая. Надо же, какая потрясающая удача! И ведь она сказала правду, — это видно по лицу Картера, хотя он постарался быстро взять себя в руки. Теперь чуть-чуть ловкости и терпения, арест в подходящий момент — и мы снова на коне!»
Шеф оторвался от стола, выпрямился и уже собрался было что-то сказать, как вдруг раздался голос Мэй:
— То, что вы несколько ранее поведали нам о кончине Учителя, заставило меня задуматься, не следовало ли мне при нашей первой беседе выразиться более четко, инспектор.
— По поводу чего именно, мисс Каттл?
— Дело в том, что я все видела сама.
Барнаби почувствовал себя так, словно перед ним разверзлась земля. «Я ослышался, — сказал он себе мысленно, — ослышался, и точка!»
— Все это есть в моих показаниях.
Это было единственное показание, которое инспектор не перечитывал. Оно ему запомнилось как набор бестолковых фраз о какой-то сверхъестественной чепухе.
— Помните, я говорила про серебристую стрелу, пролетевшую над головой?
«Господи! Господи мой боже!» — Барнаби даже не знал, плакать ему или смеяться. Скорее все же плакать. Как же иначе, если его глупость привела к смерти человека? Барнаби стало невыносимо стыдно. Ему вспомнились сердитые слова Джойс, что он не умеет слушать никого другого, кроме себя. Вспомнил он и о том, как совсем недавно пытался отмахнуться от предложения Троя покопаться в сомнительном прошлом Крейги. Получается, он убежден, будто сам все знает и всегда прав. Как хорошо, что сержант тогда его не послушался… Горькие размышления Барнаби были прерваны Мэй:
Читать дальше