Андрей Воронин - Последнее купе

– В общем, так, голубы мои. Все это очень интересно, конечно. Очень. Но у меня на сегодня запланированы кое-какие дела, а время для длинных историй еще слишком раннее. Вот здесь, – Паша достал бумажник и высыпал на столик несколько зеленых бумажек, – здесь около четырехсот долларов. В «Пальмире» у меня забронированы два номера, выберете, какой больше нравится. Скажете консьержу, что вы от Белановского, там знают. Сухарь ждет в прихожей, он отвезет вас. Как устроитесь – позвоните. Я буду в «Пальмире» около восьми вечера, вот тогда поговорим обо всем, и очень подробно. Усекли, голубы?

– Тот парень на шоссе, он наверняка успел заявить куда надо, – Лена поджала губы. – К тому же мы оставили машину на вокзале в Подпорожье.

– Не волнуйтесь. Пока вы находитесь в этом городе, у меня в гостях, – вас никто не тронет. Я обещаю.

– Паш, нам нужно срочно уехать, – протянул Жора, и голос у него неожиданно получился хриплый и несчастный. – Срочно, ты понимаешь?

– Ладно. Отоспись сначала.

Умолкнувший было телефон затрезвонил снова, и на этот раз Паша поднял трубку.

– Алло, я вас слушаю.

Жора понял, что разговор закончен. Он взял деньги, не глядя сунул в карман. Лена Лозовская уже стояла у дверей, стервозно-великолепная в своем новом синем костюме.

– Ну, ты скоро? – нетерпеливо поинтересовалась она.

Кто бы мог подумать, что всего какой-то час назад эта мамина дочь умоляла его вернуться в Романово, где клубника и жара, где сходят с ума их несчастные родители. Жора вдруг ясно представил себе, как Лозовская с Пашей голые плещутся в бассейне в его четырехэтажном дворце на побережье: Паша – огромный, волосатый, и Ленка – хрупкая, белая, тонконогая. Отличница, решающая свою очередную контрольную задачку.

Жора прошел к двери, потянул ее на себя. Брат Паша за его спиной негромко говорил в трубку, и голос у него был уже другой, непохожий:

– А мне чихать, ясно? Товар, и все. Люди его второй день ждут, если они уедут ни с чем, то больше никогда уже не приедут, и тогда я тебя закопаю в навозе. Ищи, голуба. Нюхай, что хочешь делай, короче.

Едва Сухарь затормозил напротив гранитной глыбы «Пальмиры», к машине подковылял седой патлатый хиппи в сверкающем пиджаке, какие носят ассистенты в цирке. «Швейцар», – догадался Жора. Тот наклонился и улыбнулся в окошко:

– Здравствуйте, Дмитрий Егорович. Очень рады.

Сухарь смотрел в зеркало заднего обзора, выходить он почему-то не торопился.

– Что-то случилось? – тихо спросила Лена.

В окошке продолжала маячить чеширская улыбка швейцара. Позади на перекрестке, видно, дали зеленый свет – по улице с ревом промчались машины. Сухарь попялился еще немного в зеркало, наконец сказал:

– В общем, это, приехали.

Щелкнули замки на дверцах, швейцар подал Лене Лозовской руку, помогая выйти, раскрыл над ней зонтик.

– Добро пожаловать, очень рады, великолепно выглядите, как поживает Павел Макарович?

– Спасибо, не жалуемся, – ответил за девушку Сухарь, вылезая из машины. – В общем, так. Покажешь молодым людям семьсот второй и семьсот третий, пусть сами, это, выбирают. Обед прямо в номер, до восьми не кантовать и не шуметь. Ровно в восемь пусть поднесут выпивку. Проверьте телефонную линию, чтобы не висело ничего. Вопросы?

Сухарь говорил «людям», делая ударение на последнем слоге. По всему видно было, здесь, в гостинице – в отличие от Пашиного офиса – он чувствует себя полновластным хозяином.

– Вопросов нет, Дмитрий Егорович. Очень, очень рады.

Отрапортовав, швейцар обернулся к Жоре и Лене, на его лице вновь нарисовалась сердечная улыбка. Он протянул руку в сторону входа и сказал:

– Как говорят у нас в гостинице: «Добро пожаловать к родному очагу».

– Намек, чтобы поскорее убрались домой? – пробормотал Жора.

Семьсот второй и семьсот третий номера находились на последнем этаже, отличались они только размерами мраморных ванн. В «двойке» ванна была, как Средиземное море, в «тройке» – как Индийский океан. Жора и Лена выбрали океан.

Это был роскошный буржуйский номер, без всякого там зазрения совести. Белое дерево, кожа, стекло, иранские ковры, кондишн, окна от стены до стены, фонарики разные уютные, где-то под стеклянным потолком реет негромкая музыка. Не хватало только мальчиков-мавров в шароварах и с опахалами. Жора и Лена вошли в зеркальную спальню и сразу увидели там себя – уставших до чертиков, притихших, растерянных, оглушенных этим нестерпимым светом. Десять, двадцать, тридцать Жор и Лен в самых разных ракурсах.