Андрей Воронин: Последнее купе

– Явился, значит, – сказал он негромко. – Заходи… выродок.

У отца есть в запасе несколько таких емких точных словечек: «выродок», «подонок», «нахлебник», которые действуют на сгибательные и разгибательные мышцы рук, как разряд электрического тока. В этот раз Жора сдержался, даже промолчал. Он лишь отодвинул отца в сторонку, чтобы пробраться к обувной полке.

Справа от входа на стене висит большое овальное зеркало. Жора, пока разувался, глянул туда, и ему стало тошно. Лицо было цвета песка на пустыре – говнисто-коричневым, почти черным, под носом чешуя из засохшей крови, на шее осталась красная полоса от проволоки, возможно, завтра там будет кровоподтек. Рваная футболка повисла на плечах, как знамя из захваченной врагом крепости, на руках ссадины и те же красные полосы, что и на шее. Джинсы превратились в рвань, в кроссовках мокро от крови.

«Могло быть в сто раз хуже, – подумал Жора, – не раскрути я эту гадскую проволоку.»

– Ну и что на этот раз? – поинтересовался отец. Он успел по новой раскочегарить свою трубку и пыхтел, щуря глаза от дыма.

Жора внимательно осмотрел свои кроссовки, отнес на кухню и швырнул в мусорное ведро. У окна сидела мать, нервно ровняла ногти пилкой. Вж-ж, вж-ж. Вж-ж, вж-ж. Она подняла глаза на Жору, вопросительно выгнула тонкие красивые брови.

– Ты же смотришь фильмы, ма, – развел руками Жора. – Ты политически подкованный человек, знаешь, чем живет и дышит нынешняя молодежь. Танцы до упаду, девочки, шприцы, кровавые разборки. Что тебе непонятно?

– Заткнись, – раздался голос из прихожей.

Мать отложила пилку в сторону.

– Что решила медкомиссия? – спросила она. – Ты говорил с Рощиным?

– Об этом ты у папана нашего спроси, он все знал с самого начала.

– Ты идешь в армию?

– Без вопросов! Меня забросят десантом в Гвинею-Бисау, ма, буду прикрывать отступление наших. Вертолет приземлится семнадцатого в восемь ноль-ноль на Майской площади. Просили не опаздывать.

– Паяц. Подонок. Дармоед. Такой же выродок, как и… как Павлушенька.

Вот отец и мурманского племянника своего Павла вспомнил – это значит, он развязал свой волшебный мешочек и сейчас оттуда польется целая ниагара. Вдобавок мама спросит, откуда у сына эта полоса на шее, его что – вешали? пытали? Почему у него все голени содраны? Что с его лицом? С руками?..

Жора на какое-то время выключил звук, заперся в ванной, сел там на складной стульчик и закурил. Потом разделся, включил горячий душ. Спустя десять минут он был почти спокоен, можно даже сказать – умиротворен. Когда вытирался, ощутил резкую боль в паху. Вирус скотина, конечно. Что стоило ему засветить в то же самое место неделей раньше, когда Жора, пьяный, как павиан, тащил в Октябрьский парк Леночку Лозовскую?

В родительской спальне горел свет – мать уже легла, на кухонном столе дымился ужин, отец сидел на табуретке, расставив худые волосатые ноги, прочищал трубку какими-то хитрыми бронзовыми шомполочками, которые ему привезли из Марракеша и которыми он гордился, как дитя.

– Позавчера я приготовил деньги для Рощина, – сказал он, продолжая увлеченно швабрить трубку. – Ровно девятьсот долларов.

– Не может быть, – сказал Жора.

– Но я сказал себе: если опять раздастся звонок из этого… помойного бара, и мне скажут, что Жорик-де опять заехал кому-то в морду – мы с матерью на эти деньги лучше съездим в Болгарию, так будет лучше для всех нас.

– Ага. Ну и правильно. Так их, дармоедов, в хвост и гриву. Билеты уже купил?

Отец с силой дунул в мундштук, лицо его покраснело.

– Без вопросов.

От этого «без вопросов» в сгибательных-разгибательных мышцах у Жоры опять полыхнула какая-то искра, но он опять сдержался. В конце концов ему не нужен отец-инвалид 2-й группы.

– Вот и поговорили, – сказал Жора. – Я пошел спать. Гуднайт, фазер.

Время 23.39. Спать Жора не собирался.

Он поднялся к себе в комнату, по пути прихватил из бельевого шкафчика в ванной пару чистых трусов и носков. Натянул свежие джинсы, рубашку, залез в одежный шкаф, пошарил по карманам, вытряхнул оттуда все деньги и сигареты, какие были. Денег набралось восемь тысяч с мелочью, сигарет – полторы пачки. Так. Да, и еще паспорт, пожалуй. И фонарь. И нож. И самодельный ключ, который подходит ко всем железнодорожным уборным – хуже нет, чем ждать, скрутив ноги, пока кончится санитарная зона.

Жора сложил все вещи в сумку «стримлайн» из прочного нейлона, добавил пару джинсов, две футболки и тонкий свитер. В одной из картонных коробок под кроватью нашел старые теннисные туфли, темные от пыли и грязи. Натянул на ноги, зашнуровал – сойдет.