Андрей Воронин - Слепой. Волчанский крест

А чтобы просто пошутить, разыграть коллег, достаточно минутного перепада настроения и наличия у человека хоть какой-то фантазии. После истории, рассказанной вчера вечером директором школы, Глеба самого так и подмывало учинить что-нибудь в этом же роде. Вот только рисовать он не умел, идти к лесу с утра пораньше ему было незачем, да и его испугу вряд ли кто-нибудь поверил бы всерьез. А по зрелом размышлении такая выходка в сложившейся ситуации казалась ему неуместной. Ну, а Аристарх Вениаминович, вполне возможно, придерживался на этот счет иного мнения. С его точки зрения, очень может быть, затея удалась на славу и была как раз той встряской, в которой нуждались они с Краснопольским. Старик, наверное, слышал, как они ругались с утра пораньше в номере у начальника, и мог таким вот не вполне традиционным способом выразить свое личное отношение ко всей этой историко-мистической белиберде.

Глеб вспомнил, как они с Краснопольским сломя голову неслись из гостиницы сюда, на эту луговину, и мысленно усмехнулся: да, если это была шутка, она удалась на славу. Краснопольский, человек бывалый, стреляный воробей, несмотря на спешку, ухитрился прихватить с собой карабин. Карабин этот, скорострельная «сайга», до сих пор был у него в руках. Петр Владимирович мыкался с ним, явно не зная, куда девать эту оказавшуюся ненужной штуковину, и, похоже, чувствовал себя круглым дураком. Ему, как и Глебу, по всей видимости, пришло в голову, что он стал жертвой не слишком умного розыгрыша.

Тут Глеб вспомнил кое-что еще. Оглядевшись по сторонам и не обнаружив ничего похожего на искомый предмет, он немного удивился и даже испытал что-то вроде легкого разочарования: затевая эту мистификацию, старик мог бы проявить больше внимания к мелочам. Тем более что не такая уж это и мелочь.

— Послушайте, Аристарх Вениаминович, — сказал он, возвращая реставратору блокнот, — это все очень любопытно, но где, позвольте узнать, этюд, над которым вы тут работали?

Глаза Краснопольского мигом прищурились, и в них сверкнул огонек сердитого удовольствия: он явно подумал о том же, что и Глеб, а именно о том, что им удалось поймать старого шутника с поличным. Этюды он здесь писал, престарелый клоун!..

Растерянность, изобразившаяся в этот момент на испачканном лице Аристарха Вениаминовича, казалось, служила наилучшим подтверждением подозрений в его адрес. Он суетливо огляделся и развел руками.

— Ума не приложу. Я оставил его здесь, прямо на этюднике. И ветра как будто нет.

— Ветра нет, это точно, — зловеще ровным голосом произнес Краснопольский.

«Но пурга налицо, — мысленно добавил Глеб. — А скоро, судя по некоторым признакам, разразится настоящая буря».

— Позвольте! — воскликнул Покровский, прочтя мысли начальника экспедиции на его потемневшем, со вздувшимися желваками лице. — Даже как-то странно. Вы что, действительно подозреваете меня?.. А не кажется ли вам, что я уже немного стар для подобных шуток?

Краснопольский в ответ проворчал что-то неопределенное и вместе с тем неприязненное; Аристарх Вениаминович слегка повысил голос, но Глеб уже перестал их слушать, потому что заметил след.

Утренняя роса уже высохла, испарилась, но трава, по которой недавно прошлись, еще не успела распрямиться до конца. С того места, где стоял Сиверов, была хорошо видна неширокая полоса примятых стеблей, кратчайшим путем, строго по прямой, уводившая от перевернутого этюдника к опушке леса. Не спуская с этой полоски глаз, Глеб медленно двинулся вдоль нее. Уже на полдороге он спохватился, что надо было, наверное, взять у Краснопольского карабин, но только мысленно махнул рукой: какого черта?! Можно подумать, там, в кустах, его кто-то поджидает.

— Молчанов, куда? — окликнул его Краснопольский.

Глеб только молча указал рукой себе под ноги. Можжевеловые кусты были уже совсем рядом, от них исходил резкий запах джина, такой густой, словно кто-то плеснул прямо из бутылки на раскаленную плиту. Оглянувшись, он увидел, что Краснопольский идет к нему, тоже стараясь не наступать на оставшийся в траве след и держа карабин поперек груди, то есть более или менее на изготовку.

Раздвинув колючие ветви, Глеб первым делом увидел этюд — вернее, то, что от него осталось. Четырехугольник плотного картона был косо разорван вдоль, как клочок туалетной бумаги; впрочем, это все-таки был обычный картон, довольно тонкий, и разорвать его сумел бы даже старик.

Продравшись сквозь колючую заросль, Глеб опустился на одно колено и подобрал обрывки. Масляная краска на картоне была совсем свежей, и на ней виднелись смазанные следы пальцев того, кто так варварски разделался с этюдом. Сам этюд был написан мастерски, Глеб убедился в этом, как только сложил половинки вместе. Работа была почти закончена; Сиверов довольно слабо разбирался в живописи, но все-таки усомнился в том, что опытный, серьезный художник мог вот так запросто уничтожить такую удачную вещь ради какой-то дурацкой шутки.