Андрей Воронин: Слепой. Волчанский крест

— Клиенты не жалуются, — осторожно возразил Палыч, сдвигая на лоб бинокуляр. Его мутноватые стариковские глазенки вдруг сделались остренькими, как пара буравчиков. — А что, вы можете еще что-то предложить? Что-то, что, по вашему мнению, не является ширпотребом?

— Ну а то, — сказал бородач. — Стал бы я с тобой иначе разговоры разговаривать.

— И много у вас таких. э. предметов? — совсем уж осторожно, даже вкрадчиво, поинтересовался Палыч.

— А сколько тебе надо? — напрямую бухнул бородач, воображая, по всей видимости, что говорит уклончиво, намеками, и вообще ведет себя в высшей степени хитро и дипломатично.

Палыч, который, надо отдать ему должное, тоже умел видеть, что творится кругом, казалось, всей поверхностью тела, повернул голову и строго посмотрел сначала на младшего продавца, а потом и на охранника. Под этим суровым, предупреждающим взглядом охранник опомнился и аккуратно закрыл рот, а продавец, тоже опомнившись, выдвинул у себя за прилавком какой-то ящик и принялся без всякой видимой нужды что-то в нем перебирать.

— Прошу поправить, если я ошибаюсь, — сказал Палыч, — но у меня такое впечатление, что вы нашли клад или что-то в этом роде.

— Может, и нашел, — сказал бородач, верно оценив прозвучавшую в реплике Палыча вопросительную интонацию. — Только это, папаша, никого не касается, и тебя — в последнюю очередь. Нашел не нашел — твое дело сторона, понял?

— Понял, — ласково сказал Палыч.

От этой его ласковости охраннику стало немного не по себе. Он тоже кое-что понял.

Он видел, что руки младшего продавца замерли, перестали перебирать в ящике побрякушки, и понял, что продавец тоже обо всем догадался и теперь ждет событий, которых, кажется, уже не миновать. Клад. Да еще состоящий из таких или примерно таких игрушек, как этот крест! Поставки он решил наладить, олух царя небесного. Ну, теперь молись!

— Короче, — продолжал бородач, который, продемонстрировав свою непроходимую тупость, уже не казался охраннику таким уж мощным и несокрушимым, — мое дело предложить, твое — отказаться. Я привожу побрякушки, ты даешь нормальную цену, и мы расходимся до следующего раза — ты меня не видел, я тебя не знаю. Если устраивает, могу снова быть у тебя через неделю. Успеешь бабки достать?

— Думаю, да, — сказал Палыч, бросил еще один быстрый, косой взгляд на охранника и вдруг, подняв левую руку, трижды ущипнул себя за мочку уха.

Со стороны этот жест выглядел совершенно невинно. Люди вечно хватают себя за разные места, особенно когда задумаются и перестанут следить за своими руками. Но у Палыча, во-первых, была привычка в задумчивости массировать переносицу, а во-вторых, вот это движение — три щипка за мочку левого уха — было между ними оговорено давным-давно.

Это, черт его подери, был сигнал к вполне определенным, конкретным действиям.

— Палыч, — неожиданно охрипшим голосом произнес охранник, — мне бы в сортир на минутку. Ты не против?

— Против, — сказал Палыч. — Я против того, чтоб ты обмочился прямо тут и испортил нам все удовольствие от сделки. Давай, только быстро.

— И расстегнуться не забудь, — добавил бородач, явно почувствовавший себя здесь своим в доску — чуть ли не деловым партнером. — А то неприятно, когда в ботинках хлюпает.

Охранник не обратил внимания на это напутствие и поспешил скрыться в подсобном помещении, на ходу вынимая из висящего на поясе чехла теплую от соседства с телом трубку мобильного телефона.

Захар Макарьев сидел на переднем сиденье, справа от водителя, — на том месте, которое принято называть «хозяйским», — и сквозь забрызганное грязью окно смотрел на проплывающие мимо московские улицы.

Москва ему не нравилась — была она слишком большая, шумная и суетная да вдобавок ко всему еще и неожиданно грязная — словом, совсем не такая, какой Захар привык видеть ее по телевизору. А уж черных-то, черных!.. В самом деле, кавказцев тут было столько, что Макарьев, ей-богу, не понимал, против кого, собственно, чеченские террористы проводят свои террористические акты. Ведь тут же, куда эту треклятую бомбу ни подложи, непременно зацепишь парочку своих земляков! В метро куда ни глянь — черные. На улице — черные. В магазине — опять они. А уж на рынках-то, на рынках!.. Да мать моя, мамочка, чего про рынки говорить, когда подойдешь к менту дорогу спросить, а он обернется — ба! — и этот черный! По-русски лыка не вяжет, а туда же, погоны нацепил, страж порядка.

И машины. Это же сосчитать невозможно, сколько их тут! И все несутся как на пожар, хотя в правилах дорожного движения черным по белому написано: в черте города — шестьдесят кэмэ в час, и не больше. Читать они, что ли, не умеют или тут, в Москве, законы не такие, как во всей России?