Дарья Симонова - Кассандра пила массандру

«Это даже глубже, чем я думал», — растерянно подумал Василий. Он ведь всего лишь полагал, что навязчивые беспокойства за ближних чаще всего скрывают глубинные неврозы интимного свойства. И хотел всего лишь подразнить Настасью Кирилловну — зачем ему тайны, которые лишь отяготят их легкую кофейную дружбу… Но что касается внутреннего апокалипсиса вины за долгожданные удовольствия — в этом он не помощник, ибо сам болен.

И опять его полоснула неловкость из-за того, что он не должен все это слушать, потому что у нее есть муж, и одно дело — веселая пикировка, болтовня, а другое дело — страх за беременную дочь, и вот это уже серьезно, даже если бояться нечего. Потому что нельзя безнаказанно слушать чужие семейные тайны.

— Настасья Кирилловна, а давайте отметим мое поступление на новую работу! Все равно я на ней долго не продержусь, так хотя бы совместим бесполезное с приятным. Я ведь теперь буду ходить на службу в понтовый торговый центр. Давайте проведем вечер по-мещански! Съедим пиццу и выпьем что-нибудь приятной средней крепости. А я к тому времени что-нибудь разузнаю про ваших фигурантов…

Василий выдал противоположное тому, что собирался сказать. Какая муха его укусила?

А главное — что он мог разузнать? Может, он знал тайное место сборищ бывших прокуроров или ретивых следователей? Но ведь именно этого от него ждала хорошая женщина, тысяча извинений за чудовищное клише. И как еще обозначить эту уходящую натуру, как?! Она почему-то думала, что балбес Василиус обладает какими-то тайными умениями помимо манипуляций с мыслящим железом. Она сама не знала, чего ждала от него, а это опасное состояние. Это провокация.

Соня была вне себя от злости. Опять ее настигло ненавистное состояние пятого колеса в телеге! Взваливаешь на себя дело, которое ты обязан провернуть в истерически нереальные сроки, — да только оно оказывается никому не нужным. Нигде тебя не ждут с твоим исследовательским порывом разгадать темные стороны молодого гения. Соня старательно обзвонила всех, чьи имена ей перечислил Савва. Тех, кого она была обязана ласково допросить с пристрастием, отыскав бракованные нейросетки…

Да чтоб Клетчатой Шляпке в них запутаться, как жирной мухе в паутине!

И везде Соня получила вежливый отказ. Временный, конечно, но достаточный, чтобы усомниться даже в жалкой крупице смысла затеянной авантюры. Хотя Соня вынуждена была признать, что сгущала краски — ведь ее просто раздражала эта летняя отсрочка, эти вечные отпуска и отъезды, которые ломают планы тебе, несущему августовскую вахту в оскудевшем городе. Тебе, который не может уехать на юг, а может только на север, потому что малая родина прокормит и простит блудное лоховатое дитя… Хотелось как можно быстрее развязаться с этим мутным делом — ан нет! Однако в списке Саввы значились не только капризные одноклассники, из которых кто уехал, а кто просто не отвечал — в финале значилась еще некая Людмила Гавриловна. Под грифом «дачная няня». Не припоминая комментариев Саввы к этой идиллической персоне, Соня раздраженно вздохнула и для очистки совести набрала ее номер — вдруг няня уже умерла и… одним troubl'oм [6] От trouble — неприятность (англ.). меньше?! Но она тут же устыдилась своих недостойных мыслей: ей ответил голос — воплощенное ангельское терпение. Голос благостный и нестяжательский, словно принадлежащий Франциску Ассизскому, только в женском варианте. «Мать Мария воскресла!» — мелькнуло в распалившемся Сонином воображении, но на мистические откровения не было времени. Услышав о Савве Лёвшине и о странной причине звонка, голос удивленно насторожился, замолчал… чтобы через секунды зазвучать смиренной и полной ожидания радостью даже от нежданных хлопот. «Ну конечно, приезжайте! Да в любое время — я всегда дома. Помню я немного, но, как говорится, чем смогу…» — заверила дачная… нет, не няня — фея! — Людмила Гавриловна. Остались еще праведники на этой земле…

Предохранительный клапан сработал позже, когда София уселась в электричку. Поначалу даже перспектива долгой некомфортной дороги, чего она старалась теперь избегать, не повергла ее в уныние. «Хотя бы отклеюсь от рабочего кресла рядом с мерцающим окном в реальность, — бодрилась Соня. — Поеду за город, в жизнь, в гущу народной жизни, будь она неладна…» Постепенно энтузиазм покрывался ржавым налетом тоски и какой-то неясной обиды. Ехать нужно было далеко — а возвращаться потом столько же. «Нет, нет, обратная дорога всегда короче!» — будоражили пейзаж пузырьки оптимизма. Но и они сдулись под накатом невеселых окраинных пейзажей и безнадежной поэтики местных топонимов, самым витальным из которых оказалось Марьино Устье. Речка, которая так называлась, будила в памяти лирические полотна Джона Констебла. Впрочем, Соня не особенно вглядывалась — она любила дорогу за то, что та проходит насквозь, прочищая каналы мыслей и захламленные тайники воображения. И не нужно ничего запоминать. Пока мы в движении, все на свете белый шум!