Джонатан Коу - Карлики смерти

– И?

– Сегодня утром ему позвонили. Спозаранку. Никто еще не проснулся. И тут мне в голову мысль пришла, сечешь.

Не желая знать, я спросил:

– Какая мысль?

– Я притворился, что я – это он, а? Патмушта там спросили: «Это мистер Гаррик?» – в смысле, такая фамилия – это ж явно маскировка, нет? Не бывает на самом деле таких фамилий – и я ответил: «Да, он самый». И там сказали: «Увидимся в доме сегодня вечером, полседьмого», – а я говорю: «Зачем?» – а они там: «У нас для вас кой-чего есть», – и я такой: «Кой-чего какого?» – и они говорят: «Хорошего», – а я говорю: «А сколько?» – и они мне: «Целая куча, кореш, просто куча», – и я говорю: «Ладно, буду», – и они тогда: «Только чтоб дрочил этих дома не было», – и я сказал: «Все в норме, я буду один», – и они после этого трубку повесили.

– Не врубаюсь, – сказал я.

– Ну, у меня план, понимаешь.

По-прежнему не желая знать, я сказал:

– Какой план?

– Ты глянь. Они появятся со всей этой дрянью, так, им за нее денег захочется. Штука в том, что дрянь я у них заберу, денег не дам, а сам сольюсь. – Повисла пауза. – Что скажешь?

– Такой у тебя план?

– Ну.

– Слушай, Пейсли, ты сколько этих штук сегодня выкурил?

Несколько минут мы посидели молча. Как только к дому подъезжала машина, сердце у меня начинало неистово биться. Нелепая ситуация. Почему в жизни у меня ничего не может быть просто? Мне же всего лишь хотелось пройти прослушивание у новой группы. Почему обязательно ввязываться во что-то вот такое?

– Пейсли, это дурацкая идея, – наконец заговорил я. – Давай поедем к остальным. То есть, если ты всерьез думаешь, что эти парни сюда придут и спокойно отдадут тебе… послушай, тебе сколько лет?

– Восемнадцать.

– Боже мой, тебе всего восемнадцать, тебе не надо во все это ввязываться. Ни наркота, ни преступность тебе в таком возрасте не нужны. Ты же певцом хочешь быть, ради всего святого. У тебя обалденный голос, у тебя директор есть, который тебе предан.

– Думаешь, у меня хороший голос?

– Конечно, хороший. Слушай, не мне ж тебе рассказывать.

Он насупился.

– Ну не знаю. Иногда звучит он как-то паршиво.

– Слушай, у нас в банде певец, так? Так ты по сравнению с ним – Синатра. Как Нэт Кинг Коул. Марвин Гей. Роберт Уайэтт [6] Фрэнсис Алберт (Фрэнк) Синатра (1915-1998) – американский эстрадный певец, актер и продюсер. Натэниэл Эдамз Коул (1919-1965) – американский певец и джазовый пианист. Марвин Пенц Гей-мл. (1939-1984) – американский соул-певец, автор песен и продюсер. Роберт Уайэтт-Эллидж (р. 1945) – английский музыкант-мультиинструменталист, основатель группы «Soft Machine». .

– Ты серьезно?

– Мы только что новую пленочку записали. На-ка, послушай. – Я вытащил кассету из кармана и в темноте передал ему. – Послушай, как звучит. В смысле, он нормальный, это не стыдно или как-то. Но только подумай, что с такой песней смог бы сделать ты.

– Что… это ты сам такое написал?

– Да. Она… ну, это очень личная песня вообще-то. Я б хотел, чтоб ты послушал и… может, споешь как-нибудь.

И тут возле дома остановилась машина. Хлопнули две дверцы.

– Вот они.

Он сунул кассету в карман куртки, встал и подошел к окну на улицу. Я тихонько тоже подошел и увидел, что снаружи стоит машина, габаритные огни не погашены.

– Ты их видишь?

Мне показалось, что в тени у парадной двери шевелятся фигуры; но наверняка никак не сказать. И тут же в коридоре раздались шаги.

– Двое, – сказал я.

Лица его было не разглядеть, но понятно, что Пейсли перепугался; даже сильнее меня.

– Соображаешь, что будешь делать?

– Тшш.

Снизу донесся голос:

– Эгей!

Пейсли подошел к двери и, постаравшись как мог изменить голос, крикнул:

– Наверх!

Шаги поднялись по лестнице, медленно. Мы услышали глухой удар и вопль «Бля!» – должно быть, оттуда, где не хватало ступенек. Пейсли отступил на середину комнаты, где снесли стену. Я остался там же, где и был, – у окна.

Шаги остановились на первой площадке, и один голос произнес:

– Темновато тут, блин, а?

– Заткнись, – сказал другой.

– Мы наверху! – крикнул Пейсли. Голос у него теперь срывался.

Шаги приблизились, все больше и больше замедляясь. У входа в комнату они прекратились.

– Сюда, – сказал Пейсли.

Мне трудно описать, что произошло. Повисло долгое молчание, очень длинная тишина, а потом опять шаги. Вдруг в дверном проеме нарисовались две фигуры. Стояли они порознь, угрожающе и бессловесно, их маленькие тела – лишь силуэты. На них были капюшоны, а в руках они держали тяжелые деревянные дубинки, и росту в них было фута по три, у обоих. Не знаю, сколько они там, должно быть, простояли. Пейсли только пялился на них, замерши от потрясения и ужаса, пока оба не шагнули вперед и не закричали, вместе. Этот ужасный, ледяной, пронзительный вопль. И вот они уже бежали к нему, а потом один запрыгнул на стол. Второй размахивал дубинкой и принялся бить ею Пейсли по ногам. Пейсли развернулся и откуда-то выхватил нож – и начал неистово им махать во все стороны. Он тоже что-то кричал. Не знаю что. Потом ему, должно быть, удалось ножом ударить человечка в руку, поскольку тот выронил дубинку и начал визжать и кричать: