Анна Данилова - Витамин любви

– Но откуда у нее столько денег?

– А я думаю не про деньги, а про то, что она напилась с самого утра… Понимаешь, молодая девчонка напивается сразу после того, как тщательно одевается, красится… Она явно куда-то собиралась и очень, понимаешь, очень-преочень нервничала. Она так волновалась, что не выдержала и приняла на грудь несколько капель. Затем – еще и еще. Думаю, это был вискарь. Но перед этим она могла принять и водочки.

– Трудно представить себе, куда и к кому она собралась. Но уж получить пулю от этого человека она явно не собиралась. Сережа, я чувствую полное бессилие… Снова ждать результатов вскрытия? Экспертиз? Это ужасно… Так все долго и нудно.

– Но без этого – никак, моя дорогая.

К ним подошел Герман.

– Не помешал? – У него был вид человека, только что закончившего свое дело и теперь готового поделиться своими впечатлениями.

– Что ты, Гера! Рассказывай!

– Смерть наступила в результате пулевого ранения в сердце. Стреляли с близкого расстояния. Никаких следов борьбы. Никто ее не насиловал. Подозреваю, что в крови много алкоголя – это чувствуется даже по запаху. Грим наложен сегодня утром и практически не тронут. Даже помада не размазана. Не ела, не целовалась, не облизывала губы… Платье совершенно новое. Как и туфли, и сумка. Лак на ногтях свежий.

– Постой… Лак, грим… Я вот представила себе, – вмешалась Глафира, – что тот, кто ее убил, привез труп сюда, на пустырь. Уж больно бережно он обращался с трупом, что даже лак на ногтях не поврежден и помада не размазалась…

– Да-да, и на конечностях ни царапины. Ее на самом деле либо убили здесь (что вряд ли, поскольку отсутствуют следы крови на том месте, где ее обнаружили), либо убили в другом месте, а труп привезли сюда. Но на самом деле невозможно не обратить внимания на то, что тело Тины, наряженное в красивое платье, словно приготовлено…

– …для погребения? – взяла на себя смелость предположить Глафира.

– Именно, – прошептала Лиза. – Тело выглядит так, словно его собирались положить в гроб. Или мы все сходим с ума…

19 июня 2010 г.

Он не знал, как спросить ее о том, зачем она оставила тело в парке. И зачем понадобилось убивать Тину именно в парке. Как будто бы для этого нельзя было найти другое, более тихое и спокойное место.

Во всем, что случилось в его семье, он винил только себя. Сначала умерла Маша, жена. И все потому, что он вовремя не починил машину, и по дороге в больницу, куда он вез ее с перитонитом, она скончалась. Умерла потому, что машина заглохла на дороге. Вокруг была ночь, улицы пустынны… Он вызвал «Скорую помощь», но, когда она приехала, Маше уже нельзя было помочь.

Он, как мог, пытался создать новую семью. Приводил в дом женщин, которые, по его мнению, могли составить его счастье, и каждая из них могла бы стать хорошей матерью для Тины. Но она, вероятно, обладавшая особым, детским чутьем, быстро открывала на них глаза, и ему приходилось соглашаться с ней, что все это – не то. И что ни с одной из них у него ничего бы не вышло.

В сущности, ему надо так мало от женщины, что порой он готов был сам рассказать очередной избраннице, как он вообще представляет себе семейную жизнь. Но что-то мешало ему сделать это, а женщина, запутавшись в собственных чувствах и представлениях о новой семье, как-то очень быстро отступала и уходила, оставив его с Тиной на произвол судьбы.

А нужно ему было от женщины одно – совсем немного человеческого тепла, благодарности и верности. Он готов был работать сутками, чтобы только семья ни в чем не нуждалась. Но так выходило, что, сколько бы он ни работал, дом все равно всегда выглядел каким-то выстуженным, неуютным, грязноватым, пахнущим одиночеством и безысходностью. Деньги, которые он зарабатывал, Тина тратила неумело, совершенно не могла экономить, да и хозяйство вела плохо, как-то не по-женски. Продукты, которые она покупала впрок, часто портились и выбрасывались ведрами. Одежда, на которую она тратила большую часть денег, вообще мало походила на одежду, по его мнению, и на эту тему они иногда жарко спорили. Было такое ощущение, будто бы Тина носит колготки и куртку, а полоска ткани между ними почему-то называлась юбкой. Джинсы она носила таким образом, что они спадали предельно, едва держась на бедрах, отчего символические трусики-стринги, обтягивающие тонкой полоской талию, были открыты всему белому свету. Особенно неприлично, по его мнению, они смотрелись в розовом варианте.