Анна и Сергей Литвиновы - Успеть изменить до рассвета

А с другой стороны, те дни и то общество, в котором я находился, — пусть бедное, но романтичное и здоровое, во что‑то верящее, как бы говорило мне: эх, если бы направить его развитие в другое русло! Пустить его ход по другому пути!

Но что я мог сделать один? Я и без того пытался — но не больно‑то преуспел. Вот мой афронт с Пастернаком. Но был ли наш разговор неудачей? Может, поэт прислушается к моим сбивчивым речам? Приготовится? Предпримет необходимые шаги? Воздействует, возможно, на власть какими‑то хитростями?

Тем временем СССР запустил новый, тяжелый космический спутник. Тот самый, что готовил Королев и о котором мы с ним говорили на ночной улице в Подлипках. Спутник возбудил новые восторги в газетах и по радио: советская космическая ракета унесла к звездам первое живое существо — собачку Лайку. Об этом нигде не говорилось, но я‑то знал, что у Лайки билет в один конец, никто ее возвращать на Землю не собирается, и вскоре она погибнет (если уже не погибла) от перегрева или удушья. Воистину, во многих знаниях — многие печали, и, зная о печальной судьбе кабысдоха, не способен я был к той незамутненной радости, которую испытывали мои однокурсники.

Москва вовсю готовилась к сорокалетию Октября. Хрущев лично встречал во Внукове Мао Цзэдуна. Понаехали и другие делегации из социалистических стран, от коммунистических партий в капиталистическом окружении. Красные флаги полоскались едва ли не на всех зданиях. Электролампочками украсили Центральный телеграф на Горького. В честь юбилея открыли Новоарбатский мост. Газеты, задыхаясь от гордости, сообщали, что шириной он аж в шесть полос движения в каждую сторону — и ничуть не подозревали, что со временем все они прекрасным образом будут забиты машинами.

А в ночь на шестое ноября я вдруг увидел не то что пророческий сон.

Такое часто бывает, как оказалось, не только с теми, кто обладает экстрасенсорными способностями, но и с нормальными людьми. Я просто вспомнил одну важную вещь. Которую прочитал когда‑то — и благополучно забыл. Погре́б в своем мозгу под лавиной другой (как мне казалось), более нужной информации. А вот теперь вдруг вспомнил, и выяснилось, что нет для меня сейчас данных важнее.

Но все по порядку. Проснулся я от этого озарения еще затемно. Покидал свои скромные пожитки в старый фельдшерский саквояж.

Я не знал расписания, не знал, сколько мне ехать до искомого города, поэтому решил действовать прямо сейчас. Надо было мчаться на вокзал — да, снова на вокзал!

Я провел здесь, в Москве‑57, больше месяца, но до сих пор не мог привыкнуть, что время отправления поездов, равно как, к примеру, сеансов в кинотеатре, никак не возможно узнать дистанционно, с помощью маленькой коробочки, подключенной к всемирной информационной сети. Приходилось перемещаться физически.

А еще мне не нравилось, что здесь мало где пили кофе. Рассчитывать на то, что ты в городе или на вокзале разживешься чашечкой, не приходилось. Советские жители пока в подавляющем большинстве обходились чаем — кофейная экспансия в Страну Советов начнется позже, с победой революции на Кубе. Поэтому рано утром пришлось самому себе варить в кастрюльке на пустынной общежитской кухне порцию бодрящего напитка. Я, пожалуй, был единственным во всем корпусе, кто отдавал предпочтение заморскому зелью. Потом я рванул на Казанский вокзал.

Поезд в город Чкалов отходил в восемь утра с копейками, приходил на следующее утро в одиннадцать. Это меня устраивало. Но вот билеты! Все‑таки шестое ноября, впереди три выходных дня, многие советские люди решили куда‑то поехать. В кассу «В день отправления» змеилась, несмотря на утро, такая очередь, а у ее головы так бились и ругались распаренные пассажиры, что я даже не решился в нее встать. Все равно без навыка доставания я здесь обречен на поражение. Зато у меня имелось другое, чисто капиталистическое умение — дачи взяток должностным лицам при исполнении ими служебным обязанностям. И я отправился на перрон.

Вскоре к перрону паровоз подтащил состав. И я пошел по проводникам, отдавая предпочтение плацкартным — там и людей больше, легче затеряться, и такса, соображал я, окажется меньше. Я подходил к могучим тетенькам в форме — на железной дороге, особенно среди персонала, за шестьдесят лет мало что переменилось — и спрашивал: «Довезете до Чкалова?» И добавлял: «Я вам заплачу, сколько скажете». Никаких там обиняков: «Я вас отблагодарю» и прочих эвфемизмов. Четко, ясно, по‑капиталистически: «Заплачу».