Анна и Сергей Литвиновы - Успеть изменить до рассвета

Спустя сутки, ранним утром, я вернулся в Москву. Поезд прибыл на Казанский вокзал, когда еще было темно.

Я не стал ждать открытия метро, решил поиздержаться и взять такси. «Победа» довезла меня до мирно спящей общаги. Я возвращался туда с чувством, что возвращаюсь домой.

Комната наша, как всегда, была не заперта. Друзья мои, Валентин и Валерка, оставались на праздники в столице. Оба благостно дрыхли в своих кроватях. Я разделся и немедленно отправился в общий душ на этаже. Я не мылся три дня, и для меня это, даже с поправкой на пятьдесят седьмой год, было многовато. Я с наслаждением плескался в одиночестве в коллективном душе. Потом вернулся, лег на свою койку и, чтобы уснуть, полистал оставленную на столе кем‑то из соседей «Комсомолку». На третьей полосе собкор из Англии сообщал о том, что седьмого ноября в Лондоне армейский столичный футбольный клуб (его в ту пору именовали ЦСК МО) победил команду «Челси» со счетом 7:1. С ехидцей приводил корреспондент слова местной «Дейли экспресс»: «Футболисты Советской Армии отметили сорокалетнюю годовщину большевистской революции, преподав урок волевого футбола вялым молодым парням из «Челси».

«Да, футбол, — подумал я, засыпая. — Сегодня мне предстоит футбол».

* * *

Та осень пятьдесят седьмого была очень теплой. Листья, конечно, облетели, но за весь октябрь — лишь пара снежинок, которые застали меня в Переделкине, и почти не было дождей.

Поэтому я решил пойти на футбол. Ну, не совсем поэтому, конечно.

Если разобраться, моя история с «полетом» в прошлое началась с реального великого футболиста по фамилии Стрельцов, не правда ли, Варя? Да, Эдуард Стрельцов. Это ты, Варя, раскопала, что его ДНК каким‑то образом добыли в конце девяностых подчиненные олигарху Корюкину ученые. Что именно ею оплодотворили яйцеклетку простой русской женщины по фамилии Сырцова, а потом создали, воспитали и выпестовали выдающегося современного забивалу Сырцова.

А когда Сырцов оказался в коме, он ментально переселился в прошлое, в тело своего незаконного отца Эдуарда Стрельцова — и, главное, потом возвернулся обратно.

Я не то чтобы надеялся, что реальный сегодняшний Эдуард Стрельцов образца 1957 года мне хоть как‑то сумеет помочь. Но — а вдруг? Почему бы не использовать этот шанс? И, может быть, наоборот — если он ничем не пособит мне, то, глядишь, я выручу его?

Подлинную историю футболиста Стрельцова я помнил хорошо. В мае пятьдесят восьмого года (то есть всего через семь месяцев от сегодняшнего дня) он должен будет в составе советской сборной ехать на чемпионат мира в Швецию. Первый, кстати сказать, чемпионат для наших футболистов. А перед самым отъездом надерется в случайной компании, станет грубо приставать к девчонке — что там конкретно произойдет, так и останется неизвестным, но она подаст на него заявление за изнасилование. Стрельцова тут же арестуют и довольно быстро осудят. На двенадцать лет! Ни на какой чемпионат он, естественно, не поедет. Советская сборная, лишившаяся не только основного форварда, но и еще двух игроков, принимавших участие в той роковой пьянке, в Швеции «всего лишь» выйдет из группы и проиграет в четвертьфинале, что будет воспринято тогда как феерическое, разгромное поражение. А осужденный игрок отсидит пять лет, будет освобожден условно‑досрочно и даже вернется в большой футбол и снова начнет играть за сборную страны. Но здоровье Стрельцова будет подорвано (говорят, его даже на урановых рудниках заставляли трудиться), и он умрет в возрасте пятидесяти трех лет.

Разные ходили версии, почему его все‑таки тогда посадили. В официальную — что и впрямь насиловал — мало кто верил. Говорили, что ему мстили, потому что он грубо отверг знакомство с дочерью тогдашней властной гранд‑дамы Фурцевой. Утверждали, что он, дескать, собирался после чемпионата остаться в Швеции и играть в профессиональном клубе — страшное преступление по советским временам, практически измена Родине. А может, суровым приговором просто хотели показать, что все у нас, в СССР, равны, все взаимозаменяемы и никто не должен выпячивать себя. Или и вправду — милиция, прокуратура и суд просто пошли на принцип. Всегда ведь приятно засадить богатого, гордого и знаменитого.

Но сейчас, осенью пятьдесят седьмого, еще все в судьбе футболиста Стрельцова пока что можно изменить.

Меня не пугал афронт с Пастернаком. Я считал, что просто обязан снова попытаться.

Другое дело, что среди героев тех дней именно футболист казался наиболее труднодоступной персоной. Добраться до мастера «ногомяча» было труднее, чем до засекреченного конструктора или великого поэта. У себя дома игроки обычно не жили, обретались на сборах. Сидели на базах, за высоченными заборами, ограждаемые от соблазнов в виде спиртного и девочек. Их, как элитных скакунов, вывозили напоказ — сиречь на стадион, а потом быстро‑быстро отправляли назад, на базу, в заточение. И вот сегодня как раз должен был состояться матч на первенство Союза между командами «Динамо» и «Торпедо» — а Стрельцов играл, как знали все здешние болельщики и даже я, именно за «Торпедо».