Олег Гончаров - Неизвестная. Книга первая

«Лев! Сущий лев», – подумал Владимиров о Бехтереве. – «Он ее не оставит…»

Но тут его размышления прервал резкий звук выстрела, и совсем рядом в дерево ударила пуля.

«Опять!»

И Костя рванул что было мочи.

Прежде чем он бегом пересек открытое поле и добежал до Летнего сада, еще один выстрел заставил втянуть голову в плечи. Он сайгаком метнулся в сторону, и пуля только смачно чавкнула, врезаясь в столб решетки. Костя обернулся и заметил стрелявших. Их было двое. Один в черной кожанке и автомобильном картузе, другой – в короткой кавалерийской тужурке и белой засаленной «спортсменке». Тот, что в картузе, припал на колено и стал выцеливать Владимирова из маузера.

«Нет! Шалишь!» – Костя бросился вдоль набережной Мойки.

Возле моста через Лебединую канавку были люди, но это не смутило убийц. Два сухих хлопка, и народ бросился врассыпную. Это помогло Владимирову благополучно пересечь мост и припустить вдоль решетки Летнего сада в сторону Фонтанки.

Уже на Пантелеймоновской он понял, что погоня отстала, но страх заставлял его бежать дальше. На бегу он пару раз пытался свернуть во дворы, но проходы были наглухо закрыты, и Владимиров, ругая всех и вся, мчался вперед, стараясь как можно дальше оторваться от убийц.

Кто они? Зачем они так? Косте было все равно. Они хотели его смерти, и этого было достаточно.

Наконец он свернул на Литейный, добежал до клуба революционных моряков, перед которым как раз начали собираться те самые революционные моряки на ежевечернюю порцию хлеба и зрелищ. Мичманская форма оказалась как нельзя кстати, и он проворно юркнул в толпу.

Его пропустили в клуб, и только тут он почуял себя в безопасности.

– Вот суки! – прошипел он тогда и прямиком направился в уборную.

Тут какой-то щедрый кочегар залихватски опрокинул жестянку из-под монпансье на подоконник и крикнул на всю уборную комнату:

– Налетай, товарищи! У нас нынче богато кокос уродился!

Когда в ноздри брызнула морозом добрая порция кокаина, его отпустило.

Константин зашел в полупустой зал, уселся посредине последнего ряда и совсем успокоился.

Но потом начался концерт, в зал набилась матросня, и к Косте вновь вернулся страх.

*****

А на сцене соловьем заливался Амброзий:

И вспомнилось мичману давнее видение – сырость подвальная ему в нос ударила… И человек за спиной засмеялся раскатисто и торжествующе.

– Они меня все равно убьют, – прошептал мичман.

– Вот ведь что шельмец вытворяет! – радостно заорал сосед мичмана, сорвал с головы бескозырку, подбросил вверх, ловко поймал ее, нахлобучил на голову и громко захлопал в ладоши, когда куплетист-затейник растянулся по сцене в глубоком шпагате. – Давай, товарищ! Наяривай!

Это вырвало мичмана из тяжелых дум. Он с благодарностью взглянул на соседа и тоже пару раз хлопнул в ладоши.

Заливайло долго не отпускали. Прямо на сцене ведущий вручил и ему, и музыкантам по свертку «краснофлотского пайка». Куплетист поспешно вырвал сверток из рук ведущего, раскланялся с публикой и с высоко поднятой головой прошагал за кулисы.

– Сколько еще ждать-то? – молодой моряк, прозванный Карасем, нетерпеливо стукнул ладонью по подлокотнику кресла. – А то от духа хлебного в животе урчит.

– Потерпишь, – похлопал его по плечу товарищ Кузминкин. – Сперва лектор выступит. Вначале хлеба знаний, а уж потом и хлеб насущный… Вон в яме оркестровой уже хлеборезы ножами зазвенели… Пайки режут…

– Ох, – вздохнул третий моряк. – Хлеб наш насущный даждь нам днесь… – прошептал, и украдкой перекрестился.

– И надолго эта бодяга? – Карась с неприязнью взглянул на вышедшего на сцену лектора.

– Да не-е, – сказал третий моряк. – Ребят надолго не хватает. Вот на днях тут один сморчок выступал, про это… как его…

– Про размножение бабочек, – подсказал Кузминкин.

– Во-во, – кивнул моряк. – Мне понравилось.

– А эта контра нам про что рассказывать будет? – молодой кивнул в сторону лектора.

На сцену, едва не столкнувшись с куплетистом, вышел человек в тщательно отглаженном офицерском френче, в надраенных сапогах и портупее. На рукаве френча отчетливо виднелась серебристая нашивка о ранении. Только погон не хватало, а так – вылитый враг трудового нарда, из тех, кто скапливает свои черные силы на подступах к колыбели мировой революции.

«Как это так?» – подумал в тот момент Исаев, он же, если помните, Владимиров, он же… А впрочем, всему свое время.