Линкольн Чайлд - Багровый берег (ЛП)

Она заметила, что Пендергаст смотрит на нее. Был ли этот взгляд вопросительным — или, скорее всего, он был выжидающим?

— Да, Констанс? — спросил он мягко. — Я чувствую, что у тебя еще остались вопросы по этому делу.

— Только вот… — начала она после долгого молчания, пытаясь обуздать свои рассеянные фривольные мысли. — Только вот кажется, что чего-то не хватает, — она сказала это только для того, чтобы заполнить тишину, становившуюся все более напряженной.

— И чего же именно?

— Те трактаты, которые я читала в библиотеке Салема. О «Месте Странствий», и «Темном Паломничестве на Южный Берег». Мы доказали, что ведьмы не вымерли, как все думали, а что они всего лишь переехали — на юг.

— Без сомнения, это очень любопытная побочная история.

Пендергаст сделал еще один глоток вина, затем еще раз наполнил оба бокала. Он снова опустился на кровать. Графин был почти пуст.

Констанс поставила свой бокал на стол.

— Тогда куда они направились? И что с ними произошло дальше? Единственное поселение к югу от места, которое ты обнаружил на болотах — это Олдхэм.

— Но Олдхэм не был поселением ведьм. Это была рабочая рыбацкая деревня, которая обезлюдела, могу заметить, около восьмидесяти лет назад, после урагана '38 года. И ведьмы ведь не вырез а ли эти символы на телах МакКула и Даны Данвуди — у нас уже есть признание от настоящего «гравера», который является кем угодно, только не ведьмой. И разве не ты недавно высмеивала всякую возможную связь с колдовством? — он приостановился. — Ты не должна воспринимать такие вещи слишком буквально, моя дорогая Констанс. Я знаю о твоей склонности к странному и необычному — все эти годы чтения outré [91] Outré — возмутительных ( франц .) книг в подвале дома 891 по Риверсайд-Драйв, в конце концов, должно быть возымели эффект, — но даже если история верна, то «Юг» мог означать, что угодно, любую дислокацию. Это слово могло означать Глостер или даже Бостон. И в данный момент эти ведьмы — если предположить, что они действительно были ведьмами — всего лишь далекие воспоминания.

Констанс хранила молчание. Пендергаст положил свою руку поверх ее.

— Поверь мне, ты должна отпустить это. Мне еще предстоит заняться этим делом, чтобы все нити окончательно переплелись в совершенно идеальное полотно.

Констанс так ничего и не сказала; она почти не слушала. Она почувствовала, как ее сердце ускорило ритм, а в груди стало тесно. Во всем ее теле появилось ощущение покалывания. Рука Пендергаста, все еще лежавшая поверх ее ладони, казалась обжигающей. Внутри Констанс Грин словно взорвалась буря эмоций. Почти не зная, что она делает — как будто кто-то другой управлял ее движениями — она вырвала свою руку из-под ладони Пендергаста, а затем положила ее поверх его. Медленно, сознательно, она подняла его руку с покрывала и положила ее на свое колено.

Пендергаст оцепенел. Он неотрывно следил за ее взглядом, в то время как свет камина, отражался в сверкающих серебристых осколках его глаз.

Медленно и совершенно сознательно она начала направлять его руку вверх под юбку своего платья.

Время застыло в неподвижности. А затем он набросился на нее с такой внезапностью, что его бокал разбился об пол, разлетевшись на тысячу осколков. Одна рука сжала внутреннюю сторону ее бедра, в то время как другая с такой силой рванула лиф ее платья, что отлетели пуговицы. Его губы обрушились на ее... а затем, с такой же внезапностью, он отступил. Еще до того, как она смогла осознать, что происходит, он плавно поднялся с кровати. Теперь, почему-то, он начал слегка подрагивающими руками осколки своего разбитого бокала и бросать их в корзину для мусора. Констанс просто продолжала смотреть на него, не двигаясь, ошеломленная и неспособная ни о чем думать.

— Мне ужасно жаль, Констанс, — наконец, в тишине раздался его голос. — Кажется, я порвал твое платье.

Она все еще не могла найти слов.

— Ты должна понять. Я мужчина, а ты женщина... Я испытываю к тебе глубокую привязанность и влечение, гораздо сильнее, чем к какой-либо другой живой душе... — объяснял он, продолжая поднимать осколки.

Наконец-то и она обрела голос.

— Прекрати суетиться.

Он замер, стоя между столом и затухающим камином. Его лицо раскраснелось.

— Я чувствую, что особый характер наших отношений препятствует любым проявлениям чувств, которые мы можем...

— Заткнись.

Он замолчал и остался стоять, глядя на нее.

Констанс поднялась. Сначала она почувствовала замешательство, затем смущение и, наконец, унижение и гнев. Она смотрела на него, а ее тело сотрясала дрожь.