Линкольн Чайлд - Багровый берег (ЛП)

Она вспомнила, что не находила в этой комнате записной книжки. Но в то же время она была уверена, что историк тщательно вел записи. Стало быть, другого места, чтобы спрятать их, он найти не мог.

Констанс отступила назад и использовала фонарик, чтобы осмотреть обстановку комнаты еще раз. Когда она сделала это, слова Пендергаста отразились в ее памяти: « Когда мы вычислим, что именно выяснил МакКул — тогда мы точно узнаем, зачем был украден скелет».

Старое здание застонало от сильного порыва ветра.

МакКул был здесь лишь временным постояльцем, поэтому вряд ли сумел бы придумать такие умные, сложные и труднодоступные укрытия, с которыми Констанс не была бы знакома со времен своих странствий по катакомбам особняка на Риверсайд-Драйв. Например, он не мог снять плитку в ванной комнате, не мог отодрать обои в поисках полости. Не важно, подозревал ли он, что предмет его лелеемых исследований хотят украсть, или нет — если он и спрятал какие-то документы или некие заметки, то поместил бы их в такое место, которое уж точно выстоит против беглой уборки горничной, но в то же время, откроет владельцу легкий доступ к своим сокровищам.

Она подошла к маленькому книжному шкафу и, присев перед ним на корточки, стала поочередно отодвигать в сторону книги, но не нашла ничего, что было бы спрятано за ними. Равно как и не оказалось спрятанной записной книжки — в стиле а-ля «Похищенное письмо [73] « Похищенное письмо » — рассказ американского писателя Эдгара Аллана По, повествующий о том, что для того, чтобы что-то хорошо спрятать, лучше это и вовсе не прятать, т.е. оставить на видном месте. » — и среди заголовков.

Выпрямившись, Констанс позволила лучу своего фонарика немного медленнее пройтись по комнате в поисках каких-либо недостатков интерьера — любых признаков деформации или старения, которые МакКул мог бы использовать в своих интересах.

В середине пола она заметила необычайно большой разрыв между двумя досками. Опустившись на колени, Констанс поддела доску с помощью антикварного итальянского стилета Maniago [74] Семья Камполин из Маниаго является уникальным производителем автоматических ножей. Производство ножей — это семейный бизнес Камполин. , который она не так давно стала носить с собой. Одним нажатием кнопки на перламутровой рукоятке Констанс выпустила из изящной конструкции маленький тонкий клинок.

Беглая проверка зазора дала понять, что доски надежно закреплены.

На кровати лежало покрывало, свисавшее почти до самого пола, но его нижняя отделка оказалась пыльной и, очевидно, что его не трогали, и тайника под ним уж точно не было.

Теперь Констанс снова поднялась и подошла к журнальному столику. В нем было четыре маленьких ящичка — по два с каждой стороны — и четыре больших ящика чуть ниже. Один за другим она извлекла все маленькие верхние ящики — они оказались полными потускневших эксмутских открыток и писчей бумаги с набросками гостиницы — и посмотрела, что находится за ними. Ничего, кроме пыли и паутины. Затем она начала вытаскивать большие ящики, помещая их на пол по одному и осматривая с фонариком содержимое, затем исследовала образовавшиеся полости, уже чувствуя, что находится на пределе своего терпения.

Когда она вытащила нижний ящик, из углубления раздался тихий стук. Констанс тут же посветила внутрь. Там были спрятаны две вещи: тонкая кожаная записная книжка и какой-то периодический журнал, МакКул поместил их в импровизированный тайник за закрытым ящиком. Констанс вытащила оба сокровища историка, вставила ящик обратно и села на кровать, чтобы изучить свою находку.

То, что, как она думала, было журналом, на самом деле, оказалось аукционным каталогом лондонского «Кристис», вышедшего в августе два года назад и озаглавленного «Великолепные драгоценности знатных сословий». Хотя несколько страниц были заложены закладками, никаких пометок или комментариев в нем не было.

Констанс нахмурилась, в мрачных раздумьях вглядываясь в обложку каталога. Затем она отложила его в сторону, открыла потрепанную кожаную записную книжку и начала перелистывать страницы, исписанные мелким почерком. На одной из страниц она вдруг остановилась и начала читать более внимательно.

5 марта

Я провел утро и б о льшую часть дня в Уорикшире, посетив Харвелл Оссори. Какое удивительное это было время! Харвеллы — одни из тех древних английских родов, которые значительно измельчали в наши дни: количество членов семейства сократилось, оставшаяся часть живет, как нищие, в своем величественном доме. Кроме того, этот род ослаблен инбридингом и живет бесполезным карбункулом на теле общества. Но единственное, что они сохранили — это их гордость. Они почти фанатичны в своей преданности памяти Элизабет Харвелл и ее добрым делам. Фактически это и стало изначальным камнем преткновения — то, что семейство Харвелл ревностно и яростно продолжает охранять свою репутацию (Бог знает только, что именно они считают репутацией). Когда я сказал им, что планирую написать биографию леди Харвелл, они немедленно исполнились подозрительности. Любопытство, несомненно, заставило их согласиться на мою просьбу о встрече, но, когда я более подробно изложил им свои намерения, они закрыли рты на замки и ни за что не хотели сотрудничать. Однако это постепенно изменилось, когда я объяснил, в каком хорошем свете я видел леди Харвелл и обрисовал им ее портрет, который я хотел бы написать. Я также поклялся им в полной конфиденциальности, что (боюсь, без самовосхваления не обойдется), стало моим решающим ударом. У них сложилось впечатление, что мой интерес к их семье во много крат, увы, превосходит фактический.