Джеймс Грейди - Последние дни Кондора

– Никаких. Я появляюсь, делаю что положено. И отправляюсь домой.

Пройдя на кухню, Фэй открыла холодильник.

– Так, что у нас тут? Молоко – надеюсь, оно свежее. Контейнеры с какими-то остатками. Масло. Ванильный йогурт. Голубика. Этот хлеб, похоже, заплесневел. Слушайте, зачем вам столько вареного риса? Вы, наверное, любите китайскую еду.

– Как и все.

– Похоже, вы в хорошей физической форме.

– Я регулярно делаю гимнастику тайцзи.

– Вы всегда застилаете постель? – поинтересовалась женщина, увидев беспорядок, царивший на втором этаже, с которым явно диссонировала аккуратно заправленная кровать с изголовьем из медных прутьев.

– А кто станет делать это за меня? – пожал плечами хозяин дома. – Это одна из привычек любого бывшего заключенного. Своего рода синдром.

Фэй, открыв платяной шкаф, взглянула на висящую внутри одежду. Питер сфотографировал ее на айпад.

Затем женщина направилась в ванную комнату и внимательно ее осмотрела. Сиденье унитаза было поднято. На кронштейне для душа висело голубое полотенце. Фэй открыла зеркальную дверцу шкафчика, подвешенного над раковиной.

О черт.

На двух полках шкафчика выстроились, словно солдаты на параде, ряды флаконов с таблетками, которые обвивали язычки рецептов. Большинство названий на этикетках заканчивались на «зин» и «мин». Кроме того, в них часто встречалась буква «экс». Таблетки и пилюли были самые разные – голубые, белые, желтые, зеленые. Круглые, сферические, словно мячики, овальные. Гелиевые капсулы, желатиновые капсулы. Несколько препаратов предназначались для людей, страдающих атеросклерозом.

– Я видела по телевизору рекламу этого лекарства, – сказала Фэй, указывая на один из флаконов. – В том ролике были обнаженные мужчина и женщина, в сумерках сидевшие где-то на открытом воздухе рядом друг с другом, каждый в своей ванне.

– В дневное время этот препарат тоже бывает полезен для парней вроде меня… с некоторыми проблемами.

– Вот как? – Фэй вперила в Вина пристальный взгляд. – И как же ее зовут?

– Той, кого вы имеете в виду, не существует.

– Хорошо, пускай это будет он – мне все равно…

– Для того, чтобы у человека возникли к кому-то некие романтические чувства, мало просто выпить пилюлю.

– Расскажите мне о вашей личной жизни. – Взгляд женщины немного смягчился. – Есть ли у вас кто-то сейчас? Если нет, то кто был вашим близким человеком в последнее время?

Ярко-красные губы шепчут: «Тсс».

– Мне трудно ответить на этот вопрос.

– Есть много разных лекарств, которые необходимы мужчинам, которым постоянно хочется в туалет. Вероятно, ваши доктора выбрали то, что подходит вам лучше всего.

– Думаю, вы совершенно правы.

Фэй посмотрела на Кондора, затем снова перевела взгляд на ряды флаконов. Ее глаза скользнули по расписанию приема медикаментов, прикрепленному скотчем к внутренней стороне дверцы шкафчика.

– Тринадцать таблеток в день, – произнесла она.

– Каждый должен быть одурманен, – сказал Вин и, взглянув на Фэй, понял, что, несмотря на молодость, она узнала цитату из Боба Дилана.

– Есть хоть что-то, от чего вас не пытаются лечить с помощью таблеток?

– Рак и сходные с ним заболевания-убийцы. Ими я вроде бы не страдаю.

– Вы часто думаете об убийцах?

– Вы серьезно? Странно слышать этот вопрос от вас.

Питер тяжело протопал мимо ванной комнаты на второй этаж.

– Какой у вас диагноз? – спросила женщина.

– Посттравматический стресс. Параноидальный психоз. Утрата чувства реальности. Депрессия. Бредовый синдром. Тревожность. Могу добавить еще несколько заумных формулировок.

– И что это означает в практическом смысле?

– Иногда мне кажется, что все происходящее со мной – это кино. Я словно теряюсь во времени. Порой меня мучают воспоминания. Таблетки помогают с этим бороться. А тут еще и вы появились. Похоже, делается все возможное, чтобы я мог забыть прошлое и жить дальше.

– И как же все это происходит? Я имею в виду ваши воспоминания.

– Это похоже на вспышки в мозгу, которые высвечивают то, что случилось когда-то давно. Я словно вижу сны. Передо мной проходят призраки прошлого. Но в целом я в порядке. Мое состояние вполне рабочее – не хуже, чем у любого другого.

Судя по звуку, Питер вошел в забитую хламом кладовку и принялся делать снимки там.

– Имена, лица – все это ускользает из моей памяти, – снова заговорил Кондор, он же Вин. – Память вообще очень избирательна. Взять, к примеру, Кевина Пауэлла. Я могу сказать вам, как он умер, но кто он был такой… Я помню Виктора и еще четырех человек, вместе с которыми меня держали в секретном заведении для умалишенных, принадлежащем ЦРУ, а своего первого руководителя в Агентстве – нет. Помню, как читал книжки, помню слова «секция девять, департамент семнадцать» – там происходило что-то такое, о чем я не могу даже думать. Не заставляйте меня думать об этом, не надо. Ясность наступила, когда в прошлом году я вышел на свободу. Все, что происходило до этого, – как в тумане. Я помню первую женщину, которую увидел обнаженной, но не тех людей, которых убивал. Иногда, размышляя о смерти, об убийствах, я почему-то начинаю ощущать запах мужского туалета. Помню переулки в Бейруте. Бары в Амстердаме. Аэродромы в джунглях. Какую-то забегаловку в Бруклине. Скоростные автострады в Лос-Анджелесе. Как меня подстрелили. Как сам стрелял в ответ. Как сломать человеку шею. И еще – как я бреду по улице какого-то города, название которого не могу вспомнить, и по шее у меня бегут мурашки. Да, и еще одно: что мое любимое оружие – автоматический пистолет «Кольт-девятнадцать-одиннадцать» сорок пятого калибра.