Юлия Михалева - Невидимые. Банды старой России

Аксинья прижала руки к ушам и запричитала:

– Простите меня бабу-дуру – шибко испугалась! Неровен час бы и меня за ушко… Ведь всегда так: что случись – сразу прислуга виновата.

Оглядывая нищую избу – даже пол земляной – репортер склонялся к тому, чтобы поверить кухарке. Если бы Аксинья имела какое-то отношение к смерти отца, то вряд ли бы ей хватило смекалки и выдержки не бросить все и не сбежать сразу же.

– Вон и с Матрешкой так. Забрали ее. В смерти хозяина винят. Хотя какая из нее убийца? Семеро по лавкам. И избу ей сожгли. Видели небось, когда мимо шли? Детки еешные теперь по миру пойдут голодранцами.

По дороге репортер обратил внимание на обгоревший, распахнутый настежь дом. От него тянуло гарью вперемешку с сыростью – похоже, пожар произошел совсем недавно.

– Что, говоришь, с ней? – прежнее объяснение он прослушал.

– В полицию увели. Дескать – хозяина своего порешила. То бишь, господина Коховского.

Бирюлев смутно вспомнил служанку, которую встретил на пороге дома Старого Леха.

– Его убили невидимые. Как, думаю, и моего отца.

– Вот и я про то же! Матрешка-то не при чем! Но вроде штуку какую-то покраденную у нее нашли.

Что же сказали в полиции про прислугу? Отчего-то сыщики не желали признавать ее причастность к невидимым… Точно: у половины жертв горничных да кухарок на месте не имелось. Якобы. Неизвестно, как обстояло на самом деле. Лично Бирюлев никогда бы не стал верить этим алчным и лживым людям. Прислуга Ирины ухитрялись из-под носа уносить даже ложки.

– Смотри, Аксинья: сбежишь – значит, ты отца и убила.

– Да бог с вами, Георгий Сергеевич! Куда мне бежать? Ох, простите, простите дуру.

Репортер встал с шероховатой табуретки, зацепившись штаниной. Только чудом не порвал. Выходя, едва не ударился головой о низкую потолочную перекладину перед сенями.

– А кухарка вам не нужна? – умоляюще спросила на прощанье Аксинья.

Отказавшись, Бирюлев вернулся в накладный – особенно теперь, когда все источники дохода разом иссякли – гостиничный номер.

Еще какое-то время он сможет продолжать вести привычную жизнь, получив невеликое наследство. А что потом? Переезд в дом отца? Даже о визите туда думать неприятно – слишком свежо в памяти последнее посещение. Назад к Ирине? Вариант ненамного лучше. С каждым днем перспектива встречи с женой удручала все больше – но вечно от нее прятаться не получится.

В газете репортер тоже не показывался с того самого дня, как Титоренко ответил отказом. Бирюлев до сих пор чувствовал себя уязвленным.

В среду он вновь посетил полицию и в очередной раз рассорился с Червинским.

Гадко усмехаясь, сыщик разрешил забрать отца из мертвецкой – вот только, увы, все те гнусные опыты, что над ним проводились, ничего не показали. Тело, и впрямь, пролежало до вскрытия слишком долго.

Незнакомый городовой вытащил разгневанного репортера из кабинета, а потом неожиданно принялся утешать, как дитя:

– Да будет вам… Отыщем мы тех, кто это сделал. Малинкой, поди, потравили, раз следов других нет.

– Чем?

– Смесью водки да морфия. Часто такое у нас случается, вот только обычно господа в себя после приходят. Просыпаются в своих постелях.

Благодарный за то, что в убийстве отца хоть кто-то не сомневается, Бирюлев заметил:

– Червинский-то как раз искать виновных не хочет…

– Не гневайтесь уж так сильно, – городовой подкурил папиросу и протянул Бирюлеву. – Невидимые у них с Бочинским…

– А как же мой отец?

– Так все говорит о том, что не их вина. А у наших сейчас одна задача. Знаете, как их начальство прижало? Особенно после вашей статьи. Злые они на вас. Но ничего, переждите, и вами займутся.

– А вы отчего не злы? – с недоверием спросил репортер.

– А я им не друг, – улыбнулся полицейский.

Похороны состоялись в пятницу. Бирюлев никого не предупредил ни о дате, ни о времени, и потому на скромной церемонии присутствовал в одиночестве.

Вечером в гостинице он снова напился вусмерть. Спустился к портье и повис у него на шее:

– Я теперь полностью сирота!

Проспавшись и придя в себя, день пробездельничал – и вот, наконец, снова решил вернуться к собственному расследованию, толком не понимая, к чему оно, но будучи уверенным, что только так можно восстановить справедливость.

Придется поверить Аксинье и понадеяться, что она никуда не сбежит.

Вновь проходя мимо сгоревшего дома, Бирюлев заметил в обугленном дверном проеме перепачканную девочку. Увидев его, она быстро шмыгнула внутрь.