Вера Клаусова - Страх. Детектив на один вечер

– Спасибо, – сказала она. – Я вижу, здесь, в деревне, почта до сих пор работает как в старые добрые времена. В Праге нас никто так не балует, за заказным мы должны сами отправляться на почту и выстоять очередь… Могу я предложить вам чашечку кофе?

После пережитого испуга она говорила, чуть заикаясь. «Что это со мной?», раздраженно подумала она.

– Ну, что же, думаю, наши люди и заслуживают тут лучшего отношения, – бодро ответил почтальон, вручая ей довольно большой коричневый пакет. – А за приглашение спасибо, только, к сожалению, задержаться не могу. В такую погоду работа отнимает в два раза больше времени, даром, что я на машине. Ужасный ветер. И обещают, что к вечеру еще усилится.

Совместными силами они распахнули дверь, почтальон галантно отдал ей честь, приложив руку к козырьку фуражки, и широкими шагами направился к машине. Вера стояла у окна и смотрела ему вслед, пока машина не выкатилась по горбатой дороге между деревьев к шоссе. Только потом она вспомнила, что он ей привез.

Большой конверт с ее фамилией и адресом. «Интересно, как кто-то сумел узнать, что я здесь?», подумала она. Она перевернула конверт и прочла имя отправителя. Л.Е.Вангеур. И адрес какой-то улицы в Пльзени.

Имя ей ничего не говорило, никакого Л.Е.Вангеура она не знала. Может быть, это все же какая-то ошибка? Поколебавшись, она вернулась в кабинет и вскрыла таинственный конверт.

Внутри оказалась не очень толстая стопка бумажных листов, перевязанных широкой розовой тесьмой. На первой странице была только надпись «Портрет Вероники». Вера перевернула лист и увидела письмо или, скорее, просто записку, тоже отпечатанную на машинке. Она гласила:

«Уважаемая пани Клаусова!

Посылаю вам свой роман. Пожалуйста, прочтите его и оцените. Заранее благодарен. Л.Е.Вангеур»

Итак, все было ясно. Рукопись, которую начинающий любитель прислал для оценки профессионала. Случалось и ранее, что совершенно незнакомые люди обращались к ней с просьбой дать комментарии или оценку своему «творчеству» – роману, повести или просто рассказу; наверное, таков удел любого мало-мальски известного писателя. Вере каждый раз это было неприятно. Она не любила заявлять открыто, что работа никуда не годится – а, к сожалению, так чаще всего и было. Ненавидя вранье, она не могла и сказать, что произведение удачное или станет таким, стоит его немного подправить, отредактировать. И она всегда старалась как-то выкрутиться из подобных переделок. Словно мало ей собственных хлопот!

Она устало вздохнула, откладывая рукопись на стол рядом со своими черновиками, и подумала: «Ну, что ж, видимо, придется как-нибудь заняться и этим…»

Она вышла в кухню, приготовила легкий обед и, наевшись досыта, снова села за рабочий стол. На этот раз ей удалось вполне сносно напечатать несколько страниц. Пока она еще была в первой главе, но уже видела, что работа пойдет, хотя и не так споро, как надеялась вначале. Слово за словом, строчка за строчкой, мысль за мыслью. Может быть, в конце концов, ей удастся связно изложить их на бумаге, так чтобы читатель проникся ими, поверил им и принял за свои. Ведь, честно говоря, разве не в этом заключена мечта всех писателей – заставить остальных смотреть на мир их глазами?

Поработав несколько часов, она решила сделать перерыв и отдохнуть над чашкой кофе с сигаретой в руке. И раз уж никакого другого занятия не предвиделось, решила взять рукопись, которую принес почтальон, и почитать хоть немного.

ПОРТРЕТ ВЕРОНИКИ

Портрет висел посреди стены над книжной полкой. Он был повешен так, что оказывался первым, на что обращался взгляд вошедшего. Я не уверен, что он был хорош с точки зрения художника-мастера, точно так же не могу и судить, походил ли он на ту, которая послужила моделью. Я помню только, что с первого мгновения он произвел на меня ошеломляющее впечатление – может быть, потому, что косые лучи вечернего солнца падали на него чуть сбоку и создавали мягкие, глубокие тени, почти рембрандтовские. Или что-то меня привлекло в улыбке девушки на нем, не знаю.

На портрете была изображена девушка или молодая женщина – ей могло быть года двадцать два—двадцать три, не больше. Блондинка с волосами, растекшимися по обнаженным плечам так, как, видимо, попросил художник. Я узнал прическу – такую носили все женщины в конце семидесятых – кажется, ее ввела в моду какая-то американская кинозвезда, и прическа со скоростью молнии распространилась по всему свету. Но, по крайней мере, этой девушке она бесспорно шла.