Александр Черенов - Дело «на три копейки»

– Ещё бумаги просили передать, товарищ подполковник.

Сопровождающий протянул Трофименко несколько скрепленных канцелярской скрепкой листков.

– Разрешите идти, товарищ подполковник?

– Идите, – рассеянно махнул рукой Трофименко, весь уже поглощённый обозрением Иванова. Обозрев последнего, он с весёлой ухмылкой повернулся к Старкову и покачал головой, словно говоря: «Ты был прав – а я не верил!».

Иванов и в самом деле не изменил себе. Ни в чём – в том числе, и в постоянстве образа. Он стоял, потупившись в свежевыкрашенный пол, весь такой нескладный, долговязый, худой, с «неистребимыми» вихрами во все стороны и традиционно вываливающейся из ноздри смачной зелёной соплёй, которую он тщетно пытался водворить на место.

– Красавец! – насмешливо ударил по последней гласной Трофименко. – А пуговица-то где?

Отсутствующая на обшлаге левого рукава пуговица лишь «обозначалась» торчащими из ткани обрывками ниток. Ответом подполковнику была очередная молчаливая попытка «отработать» соплю.

Трофименко взял Иванова за рукав и повернул «лицом» к Старкову.

– Что скажешь, Семёныч?

– А что тут говорить? – усмехнулся Старков, извлекая из полиэтиленового пакета форменную металлическую пуговицу. – Даже прикладывать не надо. Разве что – для порядка…

Алексей Семёнович «перенял эстафету» рукава у Трофименко и водворил пуговицу на место. Место и пуговица оказались «кровными родственниками». Концы оборванных ниток настолько идеально подошли друг к другу, что подполковник не сдержал торжествующей ухмылки.

– Да тут никакой экспертизы не надо! Как говорится, «они-с самые-с и есть-с»!

– Нет, экспертиза, Василий Николаевич, нужна – для порядка, – мягко оппонировал Старков. – Но каков наш Емельян Иванович! Что же это ты до сих пор не удосужился пришить пуговицу, хоть какую-нибудь? Потом бы на все претензии отвечал нам: мол, ничего не знаю, я не я – и хата не моя»! А, Емельян Иванович? Лень-матушка – или русский «авось»?

Старков не выдержал и расхохотался.

– Василий Иванович, первый раз в жизни вижу подозреваемого, который даже не попытался замести следы!

Дохохотавшись до слёз, Алексей Семёнович воспользовался не вполне свежим носовым платком, чаще используемому по прямому назначению (для носа), и вернул на лицо «серьёз».

– Где пуговица, Иванов?

Участковый попытался даже наморщить лоб, но память это не оживило. Тогда он задействовал плечи – в форме неуверенного пожимания.

– Не знаю… Оторвалась…

– Ну, это мы видим.

Сквозь удушающий смех Старков еле продавил на лицо серьёзность.

– А где именно оторвалась? И каким образом она оказалась в руке убитой?

На этот раз участковый ответил более привычным образом: шмыгнул носом и тряхнул соплёй.

– Мда, грехи наши тяжкие! – озорно блестя глазами, покрутил головой Старков. – Кстати, Василий Николаевич, давай поглядим, что там за бумажки прислали «кировчане».

Трофименко, большой «любитель» возни с бумагами – как и всякий настоящий «опер» – с готовностью перепоручил это мероприятие – вместе с документами – Старкову. Алексей Семёнович быстро пробежал глазами текст – благо, «бежать» пришлось недолго: сопроводиловка майора Бессонова уложилась в десять строк, а объяснительная – даже не протокол! – Иванова не дотянула и до этого «рекорда».

– Чё пишут? – не выдержав томительной паузы, заглянул через плечо Трофименко.

– Реабилитацию, – усмехнулся Старков. – Наш… то ли подозреваемый, то ли подзащитный… словом, пропажу этой самой пуговицы у него обнаружили при проведении строевого смотра, аккурат в то время, когда, по показаниям соседей, позднее убиенная Котова была замечена во дворе собственного дома. Живой ещё, разумеется.

– Алиби, – сокрушённо покачал головой Трофименко.

– Да, Василий Николаевич. Нашему «герою» проводивший построении майор Бессонов сделал замечание и отправил пришивать пуговицу.

– И? – вяло за интересовался Трофименко.

– И с концами! – рассмеялся Старков. – Ни пуговицы, ни участкового!

Трофименко уже мог сдержаться и схватил Иванова – уже не за рукав, а за глотку.

– Ты почему, мать твою так-растак, не пришил пуговицу?!

Хрипя то ли от волнения, то ли от удушья, участковый неожиданно расщедрился на целый монолог, если, конечно, эти несколько слов можно было возвести в достоинство монолога.

– Так ведь… это… ну, когда меня… когда я… уже за иголку взялся – а тут вызов на участок… бытовая драка… аккурат на пустыре… вот.