Татьяна Адаменко - Патрик Леруа. Годы 1821—1830

Зато, под вечер оказавшись в своей комнате, он в полной мере оценил и прочувствовал смысл выражения «холодный прием». Комната постепенно остывала – не протопили одну из печей двумя этажами ниже, и каменная кладка, вместо того, чтобы согревать, высасывала тепло из пальцев.

Ночью Леруа смог заснуть, только одев еще две рубашки; поверх одеяла он уложил свой дорожный костюм и, забравшись в постель, сжался в попытке сохранить тепло. Утром он увидел другие перемены в отношении к нему хозяев замка – вместо приглашения на завтрак он получил сам завтрак в свою остывшую, как ледник, комнату. Правда, кофе, благодарение Богу, был горячим.

Принесла завтрак Николь; по-видимому, только она одна искренне радовалась возвращению Леруа, о чем и поспешила рассказать.

– Ой, как же вам здесь не рады! – весело заявила она.

– И ты, Николь? – полюбопытствовал Леруа.

– Да вы что, я то как раз да, я рада, и очень, но я вот слышала, как мсье Жан обещал вам руки с ногами местами поменять, чтобы вы быстрее отсюда укатились, – хихикнула Николь, видимо, представив себе эту занятную картину.

– И что же ему мсье Шарль ответил?

– Сказал, что лучше бы Жан пригласил вас на охоту, но вы, «к сожалениюююу», – передразнила Николь тягучие аристократические интонации, – уже отказались.

– Да, действительно, – пробормотал Леруа. – Гмм… Николь…

Он снова вспомнил о своем письме Надалю, но, поколебавшись, решил ничего не говорить девочке, пока он не получил определенного ответа. Впрочем, у него уже начал складываться план, как действовать в случае отказа; потому что Леруа с нарастающей тревогой чувствовал, что Николь, с ее искренностью и простодушной болтливостью, не должна находиться в замке, это место подходит ей даже меньше, чем она ему.

– Да? – поторопила его Николь, увидев, как глубоко Леруа погрузился в размышления, или «остекленел», как она выразилась.

– Тебе следует поменьше говорить о том, что ты слышишь, – наконец решился Леруа.

– Но вам-то можно, правда? – беззаботно отмахнулась она. – Ой, чуть не забыла сказать! Мадам ждет вас после завтрака в своем кабинете и просит не задерживаться.

– Не волнуйся, я не заставлю ее ждать, – заверил Николь Леруа.

– Ну и хорошо, – хмыкнула Николь. – Тогда я пойду? – добавила она и не обманулась в своих ожиданиях, получив очередные десять франков.

– Как я рада, что вы вернулись! – уже за порогом искренне сообщила она. – Я так скоро новое платье куплю!

* * *

Леруа поспешил разделаться с завтраком и отправился на встречу к вдове. Тусклое предзимнее солнце даже утром не давало достаточно света, и сегодня в кабинете мадам горело несколько свечей в канделябрах, и царил приятный аромат пчелиного воска. Переменчивый теплый свет ложился на неизменный ворох бумаг на столе, на тонкие пальцы с розовыми ноготками, мягко обрисовывал лицо в тяжелой раме черных волос. Сильвия улыбнулась ему.

– Доброе утро, мсье Леруа.

– Доброе утро, – сдержанно поклонился инспектор.

– Прошу вас, садитесь.

Она несколько театрально вздохнула.

– Я думаю, что мне нужно было лично заняться этим с самого начала, не передоверяя Жанно. Всегда ведь лучше делать свои ошибки, чем расплачиваться за чужие недостатки, верно? – мадам Бенаж приподняла брови.

– Полностью с вами согласен, – подтвердил Леруа, устраиваясь в кресле.

– Давайте начнем с самых серьезных оплошностей…

Намеки, угрозы, шутки, одинаково легко срывающиеся с ее губ и легко тающие в теплом воздухе. Изящно выстроенные попытки мадам Бенаж выяснить его намерения разбивались о самую искреннюю готовность Леруа проделать всю работу заново, исправить все допущенные ранее недочеты. Да, из министерства, опередив возвращавшегося инспектора буквально на пару часов, пришло официальное письмо, с требованием «уточнений». Да, это письмо не могло быть направлено без участия Леруа. Ну и что? Он ведь просто желает лучше сделать свою работу. Это напускное простодушие раздражало вдову все больше и больше, движения рук перестали быть такими плавными, в голосе вместо меда зазвучал хрусталь.

Но она искусно сдерживаясь, не позволяя улыбке покинуть лицо.

А Леруа, наблюдая за этими переменами, внутренне забавлялся, снова вспоминая роскошные многоцветные иллюстрации в сборнике сказок. Художник был неправ, изображая мачеху как уродливую черноволосую ведьму.

Ведь настоящая мачеха, – думал Леруа, – та, что сумела женить на себе безутешного богатого вдовца, наверняка была очаровательна, и умела гневаться так, чтобы это не наносило ни малейшего ущерба ее красоте.