Алексей Ракитин - Лекарство от долгой жизни

— Что-о-о?! — синхронно выдохнули Резнельд и Максименко. Аристарх как будто бы даже всхлипнул, или это только показалось Шумилову?

— Да-да, представьте себе. Я всегда бью негодяев по самому больному месту. У вас самое больное место — кошелёк. Так что теперь у вас этих денег нет. Не далее как вчера я встречался с господином Плеве, и его превосходительство принял решение распорядиться о приостановке всех операций со счётом. Сегодня утром чиновник для особых поручений господин Блок имел встречу с председателем правления банка и довёл ему под роспись данное решение.

Резнельд неожиданно повернулся к Александре Егоровне и прорычал:

— Это всё ты, ты, дурища! Я тебе говорил не иметь дела с Шумиловым! Я тебя заклинал не верить ему! А ты всё вертела перед ним задом, все думала, что умнее всех! Как же — сладкая да сдобная, одни титьки чего стоят, а главное — миллионщица! Думала, что любого купишь с потрохами!

— Заткнись! — в голос заорала Александра Максименко, даже не пытаясь сдержать себя. — Я не хочу ничего слышать! Всё началось с тебя, тщедушный, рахитичный уродец! Если бы ты не влез со своим мышьяком и не взялся за дело сам, когда я тебя просила предоставить всё мне…

— Никакого мышьяка не было, дура! Я уже устал повторять, мышьяка не было вовсе! Я никого не травил, хватит возводить на меня напраслину! Лучше разберись со своей не в меру деловой мамашей!

— При чём тут маменька? Её вообще не было в Ростове, когда умер Николай. А вот ты был! Этот мышьяк тебе покоя не давал! Это у тебя руки чесались!

— Я повторяю, дурища, я не травил мышьяком твоего дурачка-мужа! Не прикасался я к мышьяку! — Резнельд с досады даже ногами по полу затопал.

— Как же тогда его нашли две экспертизы?! Ты даже в эту минуту мне лжешь! Ты ничего не можешь сделать толком, как положено мужчине! Ты не можешь довести до конца начатое…

Шумилов захлопал в ладоши. Мгновенно возникший скандал развеселил его даже больше, чем нелепый выход Резнельда с пистолетом в руке.

— Александра Егоровна, я полагаю, что Аристарх действительно не травил вашего покойного мужа мышьяком, — вмешался в перепалку любовников Шумилов. — Вы совершенно напрасно на него наговариваете. Этот трусливый человечишко никогда не возьмёт на себя ответственность ни в одном серьёзном деле. У Аристарха не тот темперамент. Он из тех людей, кто всю работу предоставляет женщине. Мышьяк содержался в том самом яде, который вы, Александра Егоровна, получили от Блокулы. Да-да, не смотрите на меня так. Яд, который вы использовали против своего мужа, был двухкомпонентным, помимо трупного токсина, там была и весьма значительная доля мышьяка. Так что во всём вы можете винить только саму себя.

Шумилов прошёл к выходу, но остановился в дверях и добавил:

— Возвращайтесь в Ростов, Александра Егоровна. Вас ждёт суд и неизбежная конфискация имущества, так что обдумайте линию защиты. Аристарх бросит вас в самое ближайшее время, как только убедится, что вы действительно потеряли все деньги и имущество. Без них вы ему не нужны. А ваши ростовские друзья будут вам вслед показывать пальцем и плеваться. Но вы, Александра Егоровна, строго людей не судите: во всём случившемся вы виноваты сами. Счастья я вам не желаю — уж увольте! — и признаюсь, что расстаюсь с вами безо всякого сожаления. Прощайте!

И беспрепятственно вышел.

Лето 1890 года выдалось в Санкт-Петербурге жарким и влажным. По ночам шли дожди, а к полудню гранит набережных и брусчатка мостовых уже дышали жаром, столь несвойственным северному городу. Можно было подумать, что столица России перенеслась с прохладных берегов Невы куда-то в среднеазиатскую пустыню. Все, кто мог уехать из Питера, поспешили это сделать. Кто уехать не смог — скрежетал зубами и делал вид, что рад обрушившемуся на город пеклу.

В середине июня Антонин Максименко прислал Шумилову письмо, в котором сообщил, что намеревается в ближайшие дни посетить Санкт-Петербург. И действительно, двадцатого числа он предстал собственной персоной на пороге квартиры госпожи Раухвельд, у которой Алексей Иванович Шумилов снимал две комнаты и столовался уже много лет. Антонин за прошедший год сильно изменился, превратившись из скромного учителя провинциальной гимназии чуть ли не в настоящего лондонского денди. Он был одет в светлый костюм и держал в руках инкрустированную серебром костяную трость.

Шумилов, увидя старого знакомого, только руками развёл: