Александр Грич - Тень иракского снайпера

– Очень надеюсь, что не все, – отреагировал всегда серьезный Ким. – До вечера, сэр…

– А, какая приятная неожиданность! – Эмилия Стоун была приветлива и мила. – А я уж была уверена, что вы никогда не позвоните, занятые своими убийствами…

– Боюсь вас разочаровать, но в связи с делами я вам и звоню. – Потемкин видел, что Стоун относится к нему… скажем так, более заинтересованно, чем к случайному знакомому, и потому хотел расставить заранее все точки над «i». – Где вы предпочитаете увидеться? Честно говоря, я не хочу встречаться в нашем офисе – не та аура…

– Ого! Раз уж криминалист международного класса разговаривает со мной об ауре – тут много чего можно ожидать, – рассмеялась Эмилия. – Знаете, мое любимое место – чайный домик в парке Золотых Ворот. – Это такая… туристическая точка. Нормальные жители города туда ходят редко. А у меня, как у их постоянной посетительницы, там есть свой столик – в тени, на свежем воздухе. Вы любите чай?

Столик и вправду был в прекрасном месте – вся ширпотребная суета оставалась где-то рядом, а Стоун с Потемкиным сидели в некотором подобии бамбуковой беседки – то есть видели только листву вокруг и чуть подернутую зеленью воду тихого пруда. Вопрос Эмилии о любви к чаю был неслучаен – в меню были чаи примерно трех сотен сортов – Потемкин даже не стал разбираться в этой роскоши, попросил Эмилию заказать ему что-то близкое к индийскому чаю – или цейлонскому.

– Иногда я прихожу сюда одна, – сказала Эмилия мечтательно. – Сижу, пью чай и думаю – здесь очень хорошо думается… Кстати, можете меня звать Эми – так проще.

– Спасибо. Я, соответственно, Алек. И я вам признателен за то, что мы встретились, – сказал Потемкин искренне. – Знаете, Эми, мы ведь с вами почти коллеги. Я начинал как журналист, и меня даже считали подающим большие надежды.

– Журналистика – это такая отрава, от которой трудновато избавиться, – улыбнулась Эмилия. – Это почти как ФБР. Говорят, что в Бюро трудно попасть, но зато невозможно уйти. С журналистами, по-моему, то же самое. С настоящими журналистами, я имею в виду.

– А я и не ушел… В определенном смысле, – признался Олег. – Вас это удивляет?

– Почему же? – Стоун стала серьезной. – По большей части это так и бывает. В конце концов, настоящий журналист – это тот, кто пишет на горячие темы и ведет трудные расследования. Его в отличие от вас закон не защищает, и оружия ему не выдают… Но вот не пойму, чем я могу быть вам полезна?

– Видите ли, вы – быть может, сами того не зная – подсказали одно из главных направлений, по которым идет расследование.

Женщина была заинтригована:

– Может, тогда возьмете меня к себе в штат?

– Я ведь серьезно, – сказал Олег без улыбки. – Это вы мне сказали, что оба убитых – клиенты Леборна… До вас это никому и в голову не приходило.

– Ну да, я же Брету, можно сказать, крестная мать в его портретном бизнесе, – протянула Эмилия. – Я об этих двоих сразу подумала.

– Ну так вот: может быть, погибли не двое, а трое… Все трое – клиенты Леборна. А может, их было и больше – мы этого пока не знаем. Поэтому я и попросил вас о встрече. В конце концов, за всю мою четвертьвековую практику службы я не встречался с переплетением искусства и преступлений – если понятно, о чем я говорю.

– Знаете, ваш вопрос может оказаться гораздо сложнее, чем вы сами предполагаете. – Стоун наконец была совершенно серьезна, и Потемкин не впервые в жизни поразился, как меняется человек, когда говорит на темы, для него жизненно важные. Даже лицо Эмилии изменилось – стало более значимым, вдохновенным даже… – Только вы, Алек, должны понять, что это разговор – не на одну чашку чая. Если вы и вправду хотите узнать, что я думаю об этих вещах – они ведь чертовски сложные. Адски сложные… Налейте же мне еще чаю, что вы за кавалер?

Потемкин послушно наполнил тонкие фарфоровые чашки.

– Вот я сказала «чертовски», «адски»… Замечаете, какой дьявольский лексикон? Мы с вами тут подходим к границе владений Князя Тьмы – а может быть, даже пересекаем эту границу… Вы спрашиваете меня о вещах философских – может ли искусство убивать? Правильно я вас понимаю?

Потемкин кивнул:

– Я почти ничего не знаю из этой области, поэтому с благодарностью выслушаю все, что вы скажете…

– Но что-то все же вы знаете? Расскажите что!

– Пожалуй, только об Эдварде Мунке. Его картина «Крик». И что было с человеком, который ее уронил…

– Все верно. Он заболел и умер. А другой, случайно задевший картину, попал в тяжелую автомобильную аварию. А третий, кто с досады картину ударил – не порезал, не повредил, только ударил, – тоже скончался в мучениях. О’кей! Если вы знаете это – этого достаточно для начала нашего разговора.