Алексей Ракитин - Скопец

Вырванные листы дневника содержали ИМЯ — да-да, имя того самого «Дрозда-пересмешника»! Тот, кто вырывал страницы, желал сохранить в тайне имя и фамилию давнего школьного товарища Николая Соковникова. Но почему? Какая в этом может быть тайна?

Шумилов почувствовал, что вот-вот ухватит за хвост какую-то мысль, очень важную для понимания всего произошедшего в день смерти Соковникова в его доме в Лесном. Но мысль эта неведомым способом все ускользала, не поддавалась формулированию. Какое отношение может иметь к последним дням жизни покойного миллионера далёкий «друг-недруг» из детства?

А почему, собственно, Шумилов считает его «далёким»? Может, этот «Дрозд» не так уж и далек от Соковникова? Как там Николай Назарович написал: «Возьми, говорит, к себе, буду тебе…". Судя по смыслу, сюда просилось слово «служить». Что же это получается: однокашник, одарённый всевозможными талантами, успешный в юности, теперь, смирив гордость, попросился к Николаю Назаровичу в работники? А Соковников, что ж, куражу ради согласился? А почему бы не взять к себе в услужение прежнего кумира детства? Это ж как раз по его характеру, такая каждодневная отрада, такое ежечасное унижение другого и радующее душу напоминание о собственном успехе — видеть под ногами у себя, а то и топтать, того, перед кем преклонялся, перед кем заискивал в пору юности.

Но кто же в таком случае этот самый «Дрозд-пересмешник»? Кличка происходит от фамилии «Дроздов»? «Дроздовский»? Или фамилия тут вовсе не при чем? Дрозда в народе называют «пересмешником» за умение этой птицы копировать интонацию обращающегося к ней человека; она своим свистом словно фразы выстраивает, похожие на человеческие предложения. Дрозд может просвистеть что-то такое вопросительное, а может отрезать, словно бы сказать «нет!», может выдать длинную лирическую руладу, точно стих прочтёт на своём птичьем языке. Никакая другая птица в средних широтах подобным даром не обладает, даже соловей, чей свист считается более мелодичным, намного ограниченнее в своих интонациях.

В памяти Шумилова вдруг всплыл мимолётный эпизод, свидетелем которого он стал на даче в Лесном. Чистивший костюмы покойного хозяина Базаров услышал вдруг в зарослях сирени свист невидимой птички и живо скопировал его. Очень похоже, кстати. Похоже до такой степени, что птица отозвалась Базарову, признав человеческое подражание за истинное пение. Стоп! Что же это значит? Неизвестный имитатор — Базаров? Отсюда и вторая кличка «Бездаров»: она созвучна фамилии, хорошо рифмуется, уничижительна, явно придумана кем-то из соперников. Как же в таком-то возрасте без соперников!

Да-да-да, именно Базаров, никакой не «Дроздов» и не «Дроздовский». Селивёрстов не подходит под однокашника в силу возраста, он лет на десять-тринадцать младше Соковникова. Именно Базаров постоянно находился при Николае Назаровиче — тихий, скромный, незаметный лакей. Именно он оставался в доме (кроме, разумеется, кухарок и горничных) наедине с запертым кабинетом после того, как Селивёрстов совершил свою примитивно-тупую кражу и отправился в город. Ключ от кабинета — насколько помнил Шумилов из разговора с Базаровым на следующий день после обнаружения нового завещания — Селивёрстов забрал с собой. Разумеется, для умного и предусмотрительного лакея отсутствие ключа не являлось помехой для проникновения в кабинет. Заранее запастись дубликатом ключа для Владимира Викторовича проблемы не составляло.

А значит в те несколько часов, пока Селивёрстов ездил в город, Базаров вполне мог бы совершить кражу облигаций из железного сундучка, припрятанного покойным в комоде. Снять с шеи трупа ключ и спокойно, без спешки, провернуть задуманное. «Завещание!», — тут же мелькнула в мозгу Шумилова мысль. В дневнике упоминалось, что «Дрозд-пересмешник» умел копировать любой почерк. Вряд ли с возрастом Базаров утратил столь ценный навык! Ему не составило бы никакого труда подделать почерк Соковникова, который он, наверняка, изучил досконально за многие годы службы. А стало быть, и изменение завещания не вызвало бы особых затруднений.

Алексей Иванович припомнил, как доктор Гессе выразил сомнение относительно цифр, зафиксированных вторым завещанием. Базарову, якобы, хозяин назначил пятьдесят тысяч рублей вместо пяти тысяч, которые запомнил доктор. И хотя сам Гессе тоже как будто бы получал больше, он как честный человек не смог промолчать по поводу странного увеличения цифр и высказал свои сомнения вслух. Хм… вот тебе и открытие! Впрочем, полностью переписывать всё завещание «Дрозду» даже и не потребовалось: Шумилов ясно помнил, что оно было составлено на трёх листах, на первом — «шапка», на втором — собственно перечисление имён наследников без детального поименования всего завещаемого имущества в отличие от того, как это было сделано в первом завещании, и, наконец, третий лист — с подписями свидетелей. «Дрозду» достаточно было переписать только второй лист, а третий и первый можно было оставить без изменений. Задача поддельщика сводилась только к тому, чтобы не ошибиться с цветом чернил. И разумеется, он не ошибся: воспользовался теми чернилами и тем пером, которыми писал сам Соковников.