Саймон Гандольфи - Золотая паутина

– Мои соболезнования, сеньора, – сказал Эстобан матери Родди. – Это было трагическое происшествие на море.

– А вам было приказано обследовать северное побережье, лейтенант, – обратился он к Родди. – Смотрите, как бы неподчинение приказам не вошло у вас в привычку.

Родди не сразу понял, что он имеет в виду.

Когда горы очистились от тумана, на морском побережье возле городка приземлились вертолеты. Подразделения особого назначения прочесывали прибрежный район в поисках людей со сторожевого катера. Одновременно береговая охрана занималась поисками второй шлюпки.

Пепито отбуксировал "Золотую девушку" обратно к деревянному причалу и стал готовить кофе. Трент и Эстобан в это время приняли душ и переоделись в сухую одежду. Мексиканец казался слишком крупным для кают-компании катамарана. Поставив чашки и кофейник на стол, он грузно уселся против Эстобана, ссутулив плечи; грива черных волос спускалась ему на лоб, так что Трент не мог разглядеть выражения его глаз.

– Если бы ты был помельче ростом, – сказал Трент, – я вышиб бы тебе мозги за то, что ты втянул меня в это дело. Это относится также и к вам, и к вашему дружку О'Брайану, – добавил он, обращаясь к Эстобану. – Этакая маленькая тройка.

На причале появился радист с сообщением, что Рика перевезли в больницу в Гаване. Эстобан обрадовался, что благодаря этому он сможет представить Трента своей жене.

– Позавтракаем у меня дома, – добавил он.

– Я чего-нибудь захвачу с собой, – отозвался Трент.

Оставив Пепито на борту "Золотой девушки", Трент с Эстобаном вылетели на вертолете в столицу Кубы. На военном аэродроме Эстобана ждала еще более потрепанная "Лада". Сзади были закреплены детские сиденья с ремнями безопасности. На полу салона валялись обертки от конфет и сломанные карандаши, из-под кресла водителя торчал изжеванный клюв желтого пластмассового утенка.

Эстобан вел машину по улицам Гаваны очень медленно и внимательно. Повернув от Малекона вверх по склону холма, он остановил машину перед бетонным жилым домом, взял у Трента бутылку рома и засунул ее под сиденье. Они поднялись на лифте на шестой этаж. Трент держал в руках бумажный пакет с едой, которую захватил с "Золотой девушки".

Приложив палец к губам, Эстобан осторожно открыл дверь. Из узкого холла они прошли в спальню – Эстобан подозвал Трента, чтобы тот взглянул на детей – в одинаковых кроватках лежали два маленьких мальчика. В комнате было тесно и душно – на лицах спящих детей выступил пот.

На столе в гостиной стопками лежали школьные тетради, одна из них была раскрыта и заложена красным карандашом. Из второй спальни вышла жена Эстобана в длинной до пят ночной рубашке из хлопка. На вид лет тридцать – невысокого роста, стройная, по-видимому, с примесью африканской крови. У нее были заспанные, утомленные глаза. Она откинула со лба прядь длинных, черных, слегка волнистых волос.

Эстобан, обняв Трента за плечи, представил его:

– Мария, это мой самый дорогой враг, прошу любить и жаловать. – Он улыбался какой-то неуверенной улыбкой, и она не ответила.

Трент склонил голову в полупоклоне:

– Очень рад, сеньора. Мы принесли кое-что из еды… – И он протянул ей пакет.

– На завтрак, – сказал Эстобан, все так же неуверенно. – Яйца, ветчина, настоящий кофе.

– Ты же знаешь, я должна работать. – Мария Тур кивнула на тетради на столе.

Один момент Тренту показалось, что Эстобан намеревается обнять ее, но эта сцена повторялась у них слишком часто. Эстобан сказал только:

– Извини, я совсем забыл. – Стараясь скрыть свои чувства, он повернулся к Тренту. – Мы позавтракаем в отеле.

– Но ты же обещал присмотреть за детьми, – бесстрастно произнесла жена. Нет, это была не жалоба, а просто констатация факта.

Поставив "Ладу" возле Музея революции, они вместе с ребятами поднялись на холм в отель "Инглатерра".

– Здесь принимают только валюту – придется расплачиваться тебе, – сказал Эстобан.

Они позавтракали, болтая о пустяках, а затем пошли в больницу навестить Рика. Дежурный врач рассказал им, что операция прошла успешно, Рик – в отдельной палате, но еще не совсем отошел от анестезии. Когда они вошли в палату, Рик лежал, откинувшись на подушки; перевязанная рука покоилась на валике. С ним была Аурия – или, точнее говоря, она находилась в той же палате. Она сидела в кресле возле единственного в комнате окна, выходившего на голый двор. Взглянув на Трента, Аурия хотела что-то сказать, но в это время младшего из сыновей Эстобана начало тошнить от спертого больничного воздуха с запахом дешевого мыла и карболки.