Инна Бачинская - Яд персидской сирени

— Осень, — сказал он после долгой паузы. — Желтеют деревья…

— Еще нет! — возразила Татка живо. — Совсем мало. Вода в реке теплая, можно купаться. Потом бабье лето, потом дождь и голые деревья — вот тогда осень. А потом зима. Знаете, я забыла зиму, помню только, что зимой идет снег, и все. В детстве я ела снег, а папа смеялся и кричал: «Прекрати, дурашка! Простудишься!» Представляю, как буду стоять у окна и смотреть на снег… или в парке… Я вспоминала парк зимой, как горят лиловые фонари и летит снег…

Монах представил себе одинокую женщину у окна… Он все смотрел на нее, словно спрашивая себя о чем-то и не находя ответа, вытягивал губы трубочкой и скреб в бороде. Она уставилась тревожно:

— Что?

— Ничего, просто смотрю на тебя и слушаю.

— Неправда! Что? — потребовала она. — Не пугайте меня!

— Понимаешь, какое дело… даже не знаю, как сказать. — Он вытащил из кармана фотографии. — Вот!

Это были знакомые Татке фотографии с корпоратива. Елка, радостная толпа, все с шампанским, Дед Мороз, Снегурочка, Вера, Паша… Татка взяла одну, подняла глаза на Монаха. Лицо ее было печальным и недоуменным. Он сказал:

— Мне кажется, я видел Пашу.

Она смотрела непонимающе.

— Пару месяцев назад, точнее, в мае. Мы попали туда случайно… почти случайно, и я его увидел. Всего несколько минут. Когда я рассматривал фотки, я спрашивал себя, где мог его видеть… Пашу. Чувствовал, что видел раньше, и не мог вспомнить. Инерция мышления, — он вздохнул, — старею. Вот и на пампасах крест…

— Он жив? — Татка побледнела, ей казалось, она падает, и она ухватилась за край стола. — Где он?

— Жив, надеюсь. У него белая прядь на виске, тут на фотке видно…

— На правом! Он говорил, его цыганка в детстве сглазила, шутил так. Где он? Почему не вернулся?

— Почему не вернулся? — Монах неторопливо расчесал бороду пятерней. — Наверное, не захотел. Переосмыслил свою жизнь и… не вернулся. Иногда люди уходят в монастырь, всяко бывает. Понял, что не хочет больше, тупик… Взял и ушел. Ты сказала, он делал себя сам, был сильный, с ходу принимал решения…

— Куда ушел? Я могу его увидеть? Он что… искалечен? Инвалид? Вы с ним говорили? Что он сказал? Что они с ним сделали? — Она почти кричала.

— Я с ним не говорил, не о чем было. А ты, если хочешь, можешь поговорить. Он живет на пасеке около Ладанки. Как он туда попал? Хозяин пасеки дед Яша развозит мед клиентам по всей области, возможно, они пересеклись где-то. На севере области леса и топи, там можно спрятать что угодно. Возможно, его отвезли туда, возможно, там же утопили машину. А он пришел в себя и выбрался… чудеса еще случаются. Он расскажет, если захочет. Если это он.

— Я сегодня же поеду! — Татка вскочила, опрокинув кофе. Она готова была бежать, она задыхалась от волнения, она смеялась и плакала…

— Сядь! — приказал Монах. — Остынь. Подумай. Иногда лучше оставить все как есть. Если он не вернулся, значит, не захотел. Тим захотел, а Паша нет. Кроме того, я могу ошибаться и это не он.

— Вы ничего не понимаете! Это он, я всегда знала, что он живой! Он вернется! Теперь все будет по-другому!

Она захлебывалась в крике. Она поверила ему сразу и безоговорочно, она верила, что Паша жив, что теперь все будет по-другому. Монах, рассматривая ее заплаканное взволнованное лицо, думал, что даже в самых битых и тертых жизнью живет надежда, что в один прекрасный день случится чудо. Она готова была сию минуту лететь к Паше…

Монах повел взглядом; парк был пуст. Дождь усилился. Река исчезла в тумане. Деревья, зеленые еще, на глазах затягивались туманом, становились невидимы и исчезали. Осень. Все-таки осень…

А может, пусть, думал Монах. Недаром звезды так встали. Не бывает случайных случайностей, во всяком случае, не в таких количествах. Может, маятник качнулся в другую сторону, и эвенты семьи Мережко поменяли знак… был «минус», стал «плюс» или хотя «полуминус», даже если это противоречит законам природы. Главное, не сидеть сложа руки…

— Там грунтовая дорога в гору, подожди, пока кончится дождь. — Он кашлянул значительно. — Потом позвонишь, расскажешь. Поняла?

Сияющая Татка кивнула…

…Промокшие до нитки, добрались члены Клуба в гостеприимное заведение Митрича. Добродеев чертыхался, Монах степенно вытирал лицо и бороду салфеткой. Капризы погоды на него не действовали, и он ухмылялся, поглядывая на недовольного журналиста. Митрич хлопотал, расставляя на столе рюмки и тарелки:

— Я тут вам, ребята, коньячку, вы же совсем мокрые! Льет как из ведра, тучи с самого утра. Что случилось? Откуда вы?