Джозеф Джефферсон Фарджон - Тринадцать гостей. Смерть белее снега (сборник)

Но хорошим был поезд в 17.56. Прежде чем сесть в него, можно было с пользой провести день в Лондоне. На саму поездку уходил минимум времени. Да, желтые чашечки Брэгли-Корт приходилось пропустить, но не беда, улыбчивый проводник приносил голубые. А когда ровно в 17.56 раздавался звук катившегося гравия и поезд замедлял ход, станция Флэншем представала во всей своей красе, носильщик проявлял чудеса услужливости, а старый Джим – к 15.28 он никогда не подъезжал, ведь его конь, ветеран, подобно хозяину, нуждался в послеобеденном отдыхе – всегда был готов помочь. Впрочем, доставлять приехавших в Брэгли-Корт ему обычно не приходилось. Там предпочитали лошадей другой породы, к тому же лорд Эйвлинг присылал машину за теми своими гостями, которых не встречал их собственный автомобиль. Но существовали и другие адреса, и порой пассажир поезда в 17.56 называл один из них.

Из четырех гостей, вышедших на платформу в тот вечер, последним сел в поджидавший их «Роллс-Ройс» высокий худощавый джентльмен около сорока лет. Его звали Лайонел Балтин. Он намеренно помедлил, прежде чем погрузиться в машину, потому что это позволило ему стать молчаливым свидетелем некоего небольшого инцидента.

Тремя его спутниками явились, как он установил еще в вагоне-ресторане, актриса Зена Уайлдинг и супружеская пара, влачившая незавидное существование под фамилией Чейтер. Балтину, знатоку человеческих характеров, потребовалось всего две минуты, чтобы понять: в середине их фамилии недостает буквы «e» – тогда она стала бы говорящей и разоблачала бы своих носителей [2] Фамилия Chater превратилась бы в Cheater (мошенник). . Даже когда муж смотрел на вас прямо, казалось, будто он поглядывает из-за угла. Жена – та и подавно была лишена дара прямого взгляда. Она была безмолвна и угрюма – только это и уберегало ее от постоянного побуждения разразиться криком.

Зато Зена Уайлдинг была оживленной и разговорчивой особой, не переставала переживать за свой багаж, но при этом использовала любую возможность сделать рекламу своему дантисту. Когда начальник станции заполнял заявку на станционный инвентарь, то о надобности в новых пожарных ведрах ему напомнили ее лучезарные улыбки. Носильщику ее зубы являлись потом во снах, где на их отбеливание тратились вагоны зубной пасты. Но на Лайонела Балтина эта невидаль не произвела впечатления, он бы согласился уделить им лишь один абзац в своей рецензии на театральную премьеру. Его чувства от ее зубов ничуть не пострадали. С чувствами он покончил еще десять лет назад…

Чтобы понять душевное состояние Балтина и ту отрешенность, с какой его тренированный ум воспринял инцидент, чуть не приведший к прорыву целой эмоциональной плотины, придется вернуться на десять лет назад, в тот день, когда рьяный, но доселе неизвестный молодой журналист принял важное решение. Сидя в неказистой жилой комнате и разглядывая себя в зеркале, он изрек: «У тебя ничего не получается. Почему?» Действительно, почему? Почему на него не обращают внимания? А третий за день издатель отказался принять его? Неужели в рвении и упорстве нет толка? В готовности к труду, обязательности, восприимчивости? Балтин обладал всеми этими качествами, а вдобавок к ним средней способностью цеплять одно к другому слова. Почему же тогда он никак не выберется из опротивевшей комнаты? И даже не мечтает о том, чтобы зайти в ресторан напротив и заказать куриное крылышко? Почему, черт возьми, он голоден?!

И тут его отражение как будто изменилось. Исчезли отчаяние и рвение. Взамен возникло нечто новое, и, будучи не только голодным, но и умным, он вгляделся в эту новизну. Имя ей было ранее небывалое, холодное бессердечие. В нем не было места вере в гуманность, поэтому оно не зависело от человечества. У Балтина возникло ощущение, будто в нем отмерла чувствительная душа, а то, что осталось, обрело мощь.

«Либо успех, либо утопиться», – трезво подумал он.

Нахлобучив шляпу, Балтин вышел из дому, еще не решив, как действовать. Река была справа, редакция, где царил недосягаемый издатель, – слева. Швейцар, уже трижды имевший с ним разговор, завидев его, воскликнул: «Ты что, не понимаешь, что значит «нет»?»

Балтин что-то черкнул на клочке бумаги и со словами «Отдай это дураку-издателю» ушел. На бумажке было написано: «Я бы мог отдать вам статью Бернарда Шоу с его подписью. А теперь поздно. Меня можно найти по этому адресу…»

На следующий день статья вышла в газете-конкуренте. Издатель, слабый человек, больше всего боявшийся падения тиража, так и не узнал, что Балтин не отдавал статью конкурентам. За два часа до того, как Балтин накалякал свою грубость, ее продал им его знакомый. Издатель послал за Балтином и предложил работу. Тот предложение отверг.