Николай Старинщиков - Очевидец. Никто, кроме нас

– Отвернись.

Людмила вернулась в кресло и стала кормить ребенка грудью. Тот чмокал, торопясь, и даже прикашливал. Потом он утомился, а я по-прежнему смотрел в окно.

– Можешь повернуться, трапеза закончена, – сказала Людмила. Потом спросила у меня, не хочу ли я чаю.

Но я ничего не хотел. Чего я хотел, так это определенности в жизни. На носу защита дипломной работы, а мне приходилось бегать по складкам местности, словно зайцу.

– Что случилось?

Пришлось рассказать ей про случай у девятнадцатой школы.

Казалось, мои слова не заинтересовали ее. Возможно, оставшись без мужа, она испытывала даже злорадство.

– К Вере Ивановне сегодня заехал, – проговорил я, чтобы не сидеть истуканом.

– И что она там? – вдруг оживилась Людмила. – В том же все духе? Пылит, старуха?

– В каком смысле? – вопросы меня удивили.

– Меня, чай, ругает.

– За что?

– Ой, не надо!

Людмила вскочила из кресла, положила ребенка в кроватку и стала ходить по залу, на ходу поправляя предметы.

– Она же всем теперь говорит, что я во всем виновата. Даже Вялову наплела, будто у нас с Козюлиным были плохие отношения. Хотя какое теперь это имеет значение, когда его нет…

Она назвала мужа по фамилии, как и раньше, еще при жизни. Откуда взялась у нее эта плюющая в душу привычка. Слышать подобное было невмоготу даже мне, человеку постороннему.

– Как ты у нее оказался? Специально ездил, что ли? – спросила она.

– Говорю, по пути заехал. Оформляюсь в милицию тоже, проходил комиссию… Там же рядом как раз…

– И кем ты?

– Следаком в РУВД.

– А-а-а, вот оно что…

Людмила понимающе качнула головой. Она вернулась в кресло и снова стала расспрашивать про бывшую свекровь, и это походило на допрос.

– Зря ты так на нее, – тихо отвечал я. – Вера Ивановна потеряла единственного сына.

– А я кого потеряла?! – вскинулась Людмила. – По-вашему, я потеряла куклу?! Или все же человека?

– Мы не виноваты, что так случилось…

– Не виноваты? И она, скажешь, не виновата?! Ты-то, конечно, не виноват…

Скорее всего, это был результат накопившихся чувств. Не скажи я о Вере Ивановне, не было бы и этой истерики.

Дверной звонок заставил меня вздрогнуть. Люська поднялась и пошла открывать.

– Посмотри сначала, кто там стоит, – метнулся я следом.

– Да ладно тебе, – огрызнулась та на ходу. – Будут меня учить еще…

Люська была неузнаваема. Однако за порогом оказалась ее мать. Та, сверкнув на меня взглядом из-под ресниц, прошла с сумками сразу на кухню. Потом вернулась и стала разуваться в передней.

– Соскучился, значит? – почему-то спросила она.

Вопрос был бессмысленным, и я промолчал.

– Как живешь? – снова спросила тетка Елена. – Не женился пока?

От подобных расспросов меня коробило. Но я отвечал, что пока не женился и не собираюсь. И еще я сказал, что нет пока той, которая согласилась бы выйти теперь за меня.

– Он у Веры был только что, – сказала Люська. – По пути, говорит, заехал.

Информация о свекрови, как видно, была для нее важнее, чем то, что вчера нас с Петькой едва не прикончили.

– И как она там? – спросила Орлова. – Плесенью не покрылась от злости?

– Плачет, – ответил я, глядя в пол.

– Ну и пусть плачет… Осторожнее надо быть. Обыскивать. А то собрались впятером, а обыскивать будет дядя – не так ли?

Линолеум плыл у меня перед глазами. Я не верил своим ушам: о Мишке говорили, словно он был посторонним.

– Я тоже там был, между прочим, – сказал я. – Мы не смогли его обыскать. Такое бывает. Раз в жизни, может…

Голос мой отдавал железом.

– Да это я так. К слову пришлось, – принялась лебезить Орлова. – Иначе же как это можно объяснить. Извини уж…

Она прошла в зал и уселась в кресло, в котором я перед этим сидел.

– Говорят, дурачок хочет дом продать – слыхала? – сказала она дочери, поглаживая руки. – Пока этот сидит.

– Кто? – спросил я.

– Биатлонист, – ответила Орлова, и на лице у нее вдруг мелькнула едва заметная волна.

– Так он же сидит, – напомнил я.

– А шут его знает, – замялась та. – Говорят, что хотят продать через кого-то, а как – не знаю. Ему же деньги нужны на защиту… Троим адвокатам платить – шутка в деле…

Орлова обернулась к дочери. Та смотрела в сторону матери ледяным взглядом.

– Выскользнуть, значит, собрался, – подумал я вслух. – Он думает, что это ему поможет.

Люськин взгляд устремился теперь ко мне. Казалось, она едва сдерживает себя, чтобы не закричать.