Владимир Росс - Вор

Юрка, влекомый плохим предчувствием, испытав слабое головокружение, осторожно потянулся в гостиную. Мать сбивчиво объясняла, как отыскать их подъезд. При виде сына она зажмурилась, но не изменила принятому решению, довела разговор до логической точки и, лишь после уверения в скором выезде, медленно нажала на рычаг. Какое-то время Марья Андреевна приходила в себя, пока, слегка заикаясь, не заговорила:

– С-сегодня ты уедешь учиться… в д-другую школу.

Пояснить, что за причины срочной перемены места учебы и что означало само «уедешь учиться», духу не хватило. Она отрешенно прислонилась к стене и навзрыд разревелась.

Маловразумительные причитания и всхлипы не произвели на как-то сразу повзрослевшего пацана никакого эффекта. Хлипенький шалопай с карими остекленевшими глазами застыл, опершись о косяк, и молча наблюдал бессмысленную истерику. Ему бы схитрить, броситься к матери с просьбой о милости, промокнуть лицо слезой, но, словно выросший звереныш, он вдруг напрочь потерял кровную связь. Интуитивно чувствовалось предательство, выхваченные в конце разговора слова подтверждали безошибочность внутренней подсказки, и унижение пустых уговоров отвергалось бесповоротно.

Милицейский воронок подкатил через час. Когда вслед за воспитателем подмосковного интерната в квартиру вошел молоденький лейтенант, женщина обомлела:

– А милиция-то зачем, Господи?!

Брезгливая растерянность смутила тщедушного сотрудника детской комнаты, но тип в штатском, выказывая к мамаше ответное отвращение, резонно заметил:

– Здрасьте, тетя, Новый год! Вы что, дамочка, первый раз замужем? Кто по-вашему содержится в интернатах и спецприемниках для трудных подростков? Победители областных олимпиад? Нет, дорогуша. Хулиганьё там! – И с опаской покосившись на «клиента», добавил уверенно: – Будущие бандиты. Ну, ничего, перевоспитаем. Где заява?

Напористый тон смял последние колебания. Сложенный вчетверо листок, торопливо протянутый воспитателю, гарантировал мальчишке посадочное место в его первом загородном путешествии. Марья Андреевна сунула Юрке собранные наспех скудные пожитки и подтолкнула к провожатым…

Едва замок щелкнул, силы покинули её. Проблема, как зудящая короста, отпала с её души, но под сброшенной коркой обнажилась рана еще сильнее. Хотелось всё забыть, разогнать страшный сон радужными перспективами и уже сегодня начать жизнь заново. Увы, без прошлого не бывает ни настоящего, ни будущего. Там, в наших вчерашних страданиях и радостях – тени нас сегодняшних, и разрыв с частью самого себя куда болезненней, чем мучения, которые несет наша греховная целостность.

Юрка никогда не узнает о материнских самоистязаниях и поселившейся на веки вечные саднящей боли в её сердце. Да и что ему с того мазохизма? Не всё он искупает, а душевной боли мальчишке и своей не занимать.

Его втолкнули в глухую будку автозака, разбитую на десять обособленных крошечных кабинок, отдаленно напоминающих шкафчики в раздевалке школьного спортзала, втиснули в ближайший от двери отсек и забыли. Пахло железом и чем-то неизвестным, отбивающим охоту к дорожным шалостям. Кичливые надписи, нацарапанные на переборках, ничего не объяснили, тем более что их контекст выходил за рамки школьной программы русского языка и литературы. И даже если бы Юрку уведомили, что в этих «стаканах» развозят уголовников по судам, ИВС, тюрьмам и зонам, понял ли бы он в какое болото попал, – неизвестно, но то, что знакомство с чуждым миром получит продолжение – не сомневался. Наитие редко его обманывало. Едва мальчишка ступил в удушливый сумрак и облекся в металлический скафандр, сшитый на вырост, убежденность в не случайности примерки крепко засела в сознании и будоражила смелые детские фантазии…

Громыхая, машина рваными тошнотворными зигзагами выбралась из вязкого городского потока, набрала на шоссе приличную скорость и минут сорок занудно мычала, надрывая слабенький двигатель. Вскоре, на шестьдесят седьмом километре, где трасса делала резкий поворот к зеленеющему поодаль леску, воронок рискованно накренился и, благополучно приняв устойчивое положение, съехал с асфальта на размокшие после ночного дождика ухабы. До интерната оставалось рукой подать, когда неуклюжего ублюдка отечественного автомобилестроения подбросило на рытвине, и пенсионных годков мотор, прочихав заупокойную о давным-давно отработанном ресурсе, преспокойно отошел к уаттовским праотцам.