Эллина Наумова: Охота на неприятности. (Полина и Измайлов)

Утром после обязательной – чтобы жизнь малиной не казалась – пробежки я заглянула к нему, прочитала смешную записку про то, как ему без меня было грустно, убедилась в непохожести дома на свинарник и поднялась к себе. Гимнастика и водные процедуры вместо привычного желания немедленно слопать все равно что на положенные триста калорий вызвали во мне прямо-таки потребность кинуться в снятую вчера квартиру. Тяга к этому месту оказалась сильнее голода. И новее, прямо скажу. Торопливо сжевав банан и запив его кофе, я взяла свой походный ноутбук и потащилась за три девять земель.

Дороги и не заметила, настолько увлеченно пыталась разобраться, почему захотелось поработать именно там. Конечно, не разобралась. Завершив кривой рваный круг размышлений выводом: «Потому что дурная голова ногам покоя не дает», я отперла дверь. И ощутила нечто странное: провинциалки исчезли. Это убогое нищее помещение было только моим. Некоторые из друзей сочинителей говорили, что прихотливое вдохновение стало набрасываться на них, где угодно – в ресторане, поезде, даже бане, но только не дома. Я думала, ребята просто хандрят. Оказалось, со всяким может случиться.

Я открыла балкон настежь. Оттуда попахивало. Если растревожившее мое обоняние было запахом выдуманных девушек, то они за почти месяц поисков работы и жилья в Москве ни разу не почистили зубы и не приняли душ. Еще бы им рекрутеры симпатизировали! Телефон, за который, как и за свет, мне предстояло платить самой, можно было разъять на трубку с полустертыми цифрами на неподатливых резиновых кнопках и сильно нагревающееся пластмассовое основание. Я набрала номер пражской гостиницы, где остановились мама с Севой, и, дожидаясь соединения, вышла на балкон. Слева высился древний кухонный «солдатик», забитый кусками обоев, дырявыми кастрюлями и закопченными чайниками. Справа стояла огромная коробка из-под телевизора. Мой чуткий нос подсказывал, что она, а не соседские объедки является источником своеобразной недокучливой вони. «Наверное, овощи перебрать забыли, а тут жара», – подумала я, сердито распахивая верхние картонные створки. И, не помня себя, завопила:

– Ой, мамочка!

– Да, дочка, я здесь. Что случилось?

Я отпрыгнула от коробки и ринулась в комнату, потом в кухню, ища слезоточивыми глазами свою утешительницу. Только через минуту сообразила, что прижимаю плечом к уху телефонную трубку, из которой доносится ее бодрый голос.

– Соскучилась, – пробормотала я.

– Мы по тебе тоже, но выражаем это мягче и естественнее, – заметила она.

Увиденное мною могло быть только галлюцинацией, и в четырех стенах это само собой разумелось. Поэтому я поболтала со своими почти эйфорично.

– Поля, такие резкие смены настроения детей обязаны по уверениям медиков настораживать родителей на предмет наркотиков, – заключила мама. – Мне уже настораживаться?

– Отдыхай безмятежно, – сказала я. – Ты же знаешь, я и без дури дурная.

– Да, это лучший повод для безмятежности, – вздохнула она. – Мы с Севушкой сейчас отправляемся в зоопарк. А ты куда?

– На балкон, – вырвалось у меня.

– Уборку затеяла? Не буду мешать благому порыву. Не бросай, не доделав, как обычно.

– Тут бросишь! – взвыла я, снова переставая владеть собой.

Мама радостно засмеялась, наверное, вспомнив нечто связанное с моим младенческим неумением доводить дело до конца. Но вместо того, чтобы и меня поразвлечь, вдруг сурово потребовала отчета:

– Ты, собственно, у кого прибираешься, дочка? Если мне память не изменяет, у тебя не балкон, а лоджия. И у Измайлова тоже.

– А я сказала балкон?

– Поля, осторожней там. Надо сначала рвать с одним мужчиной, а потом заводить следующего. Тем более, если предыдущий вооружен пистолетом. И вообще, что у тебя за манера сразу разбирать чужой хлам!

– За кого ты принимаешь моих знакомых? За профессиональных старьевщиков? – автоматически отозвалась я.

И, вспомнив с ее подачи об Измайлове, почувствовала дрожь в коленях и плюхнулась на стул. Мама не дождалась клева признаний, свернула заброшенную удочку и дала отбой. Все мои преступные художества промелькнули передо мной, будто я умирала. «Вик меня точно застрелит. Только не за измену, а за использование фальшивых документов. Обидная причина. Нет, мне все померещилось. Я должна в этом убедиться, и ноги моей больше тут не будет. Какое-то ведьмацкое логово с глюками», – пылко думала я и не шевелилась. Еще немного себя поуговаривала, после обругала, затем поумоляла, но все-таки выволокла на балкон. Увы, из открытой коробки в никуда по-прежнему смотрели какие-то бесцветные глаза молодого покойника. Я зажмурилась, едва не убившись, преодолела крутой балконный порог и набрала номер Виктора Николаевича Измайлова. Слушала гудки и душила в себе желание сжечь паспорт, регистрационную справку, диплом, выбросить ключи от этой и не вылезать некоторое время из собственной квартиры. Но полковник откликнулся. Я обреченно и сбивчиво поздравила его с тем, что он бесперебойно нужен обществу.