Лора Липман - О чем молчат мертвые

— Ми… мэм, — сказал Кевин, едва не назвав ее по имени. — Мы сопровождаем преступника. На ней нет наручников только потому, что у нее повреждена рука. Отойдите назад.

Мириам, не обращая внимания на его слова, взяла женщину за левую руку, чуть сжала ее, как бы говоря «будет совсем не больно», и осторожно, стараясь не потревожить перевязанное предплечье, закатала рукав ее свитера. На плече она увидела то, что искала — едва заметный шрам от прививки, в которую ее дочь когда-то занесла инфекцию, приложив к месту укола грязную мухобойку. На заживление ушло несколько недель, потому что она то и дело ее расцарапывала, несмотря на все предостережения оставить болячку в покое и запугивания, что у нее останется шрам на всю жизнь. Теперь шрам был таким светлым и призрачным, что его вряд ли заметил бы посторонний человек. Конечно, может, его там на самом деле и не было, но Мириам не сомневалась, что он был.

— Боже мой, Санни, — выдохнула Мириам, — что же все-таки происходит?

«Колеса у автобуса крутятся и крутятся, крутятся и крутятся, целый день напролет».

Они хотели знать, о чем она думала, что за мысли крутились в ее голове, так вот: это была детская песенка из автобуса номер пятнадцать. Хизер сидела напротив нее и с раздражающей беззаботностью напевала эту песенку. Хизер все еще была глупой маленькой девочкой. В отличие от Санни. Санни вот-вот станет настоящей женщиной. Этот автобус отвозил людей в торговый центр — кого за покупками, кого просто погулять, но Санни он вез на встречу с ее мужем.

В автобусах всегда было что-то волшебное. К этому поворотному моменту ее жизни Санни привез другой автобус. Она собиралась сбежать, как когда-то сделала ее мать. Ее настоящая мать, голубоглазая блондинка, на которую Санни была так похожа. Настоящая мать поняла бы ее, как никто другой, уж ей-то она рассказала бы, что творилось у нее на душе, раскрыла бы свои секреты, которые не могла доверить больше никому, даже своему дневнику. Санни Бетани было пятнадцать, она была безумно влюблена в Тони Данхэма, и это чувство эхом отдавалось в каждом звуке, доносившемся до ее ушей: в каждой песне, даже в гуле автобусных покрышек.

«Колеса у автобуса крутятся и крутятся, крутятся и крутятся, целый день напролет».

А началось все в другом автобусе, школьном, после того как по настоянию большинства родителей «Мерсер» изменил маршрут, и теперь Санни днем ездила домой одна.

— Ты не против, если я включу радио? — спросил ее однажды водитель. Он был новенький, молодой симпатичный парень, заменивший мистера Мэдисона, который обычно развозил их по домам. — Только не говори никому, ладно? Нам вообще-то нельзя включать радио. Мой отец, хозяин автобусной компании, на этот счет очень строг.

— Хорошо, — хрипло ответила Санни и тут же покраснела. — Я никому не скажу.

Затем… не в следующий раз, когда он отвозил их, а может, во второй или даже в четвертый, в ноябре, когда погода окончательно испортилась, он предложил:

— Может, пересядешь сюда и мы поболтаем? Составь мне компанию, а то сидеть здесь одному как-то скучно.

— Почему бы и нет? — ответила девушка и, плотно прижав к груди учебники, пересела на переднее сиденье. Автобус вдруг налетел на выбоину в дороге, и она завалилась на одно из пассажирских мест, больно ударившись бедром. Но Тони не стал смеяться над ней.

— Приношу свои извинения, — сказал он. — Отныне я постараюсь ехать аккуратнее, миледи.

В другой раз — это была их пятая или шестая встреча, Санни уже и не помнила, хотя они виделись всего два-три раза в месяц, — Тони включил для нее одну песню.

— Нравится? — спросил он. — Называется «Одинокая девушка». Когда я слушаю ее, то вспоминаю о тебе.

— Правда?

Санни не была уверена, что песня ей действительно нравилась, но она внимательно прослушала ее до последних строчек, где пелось про одинокого юношу. Это значит… Но она не могла поднять взгляд на водителя. Вместо этого она сидела, уткнувшись в свой блокнот. Одноклассницы выводили имена своих парней на обложках, но Санни на такое никогда бы не осмелилась. Через пару недель она нарисовала крошечные «ТД» в правом нижнем углу. «Что это значит?» — однажды спросила у нее Хизер, эта надоедливая Хизер, которая вечно шпионила за старшей сестрой. «Тачдаун», — буркнула в ответ Санни. Позже, когда Санни научилась рисовать перспективу, инициалы приобрели трехмерную форму.

Кроме музыки, Тони все больше и больше говорил о себе. Оказалось, что он мечтал пойти в армию и отправиться во Вьетнам, но, к огромному облегчению его матери и его собственному разочарованию, его туда не взяли. Раньше Санни и не догадывалась, что есть люди, которые сами хотели воевать. У Тони был порок сердца, а точнее, пролапс митрального клапана, но она не могла поверить, что у него проблемы со здоровьем. У Тони были темные волосы со светлыми перышками, и он то и дело причесывал их маленькой расческой, которую всегда носил в кармане джинсов. На шее у него красовалась золотая цепочка. А когда остальные дети выходили из автобуса, он закуривал «Пэлл Мэлл».