Питер Джеймс - Одержимость

Он встал и вернулся к окну.

– Она под завалами, – вполголоса сказала Алекс.

Филип снова уставился в окно:

– Именно это тебя и спасло.

– Ты это о чем?

– Инженерная мысль. Давление увеличивалось посекционно. Тебя, вероятно, выдавило оттуда, как пасту из тюбика.

– Почему же это не спасло их?

Он, не отвечая, смотрел в окно.

– Филип… она была там.

Он продолжал смотреть в окно. Долго смотрел.

– Существует равновесие, – не поворачиваясь, без нажима сказал он. – Всегда существует равновесие. Две пылинки. Одна заряжена положительно, другая отрицательно. Они сталкиваются в пустоте и – бах. Одна без другой была бы бесполезна – никакой тебе жизни, ничего. – Он повернулся, уставился на нее. – Вон там солнце. – Он кивнул в сторону окна. – Ты можешь себе представить путешествие туда? Ад. Инферно. Ад, девочка моя. Но нам оно необходимо – необходимо для существования. Ты понимаешь?

Открылась дверь, и вошла медсестра в белом халате. Подняла руку, посмотрела на часы, потом на Филипа:

– К сожалению, вам пора…

Он, смущаясь, встал и покраснел.

– Хорошо… Я… мм… завтра?

Алекс услышала щелчок дверного затвора. Новый образ жизни. Здесь все стало легко. Порой ей хотелось остаться здесь навсегда.

Фургон с грузчиками приехал в девять. Не поднимая глаз, она увидела его: огромную синюю тень за окном. Донеслись стрекотание двигателя, хлопки дверей, голоса.

– Приехали, мисси Айтауа.

– Впусти их, Мимса.

Та неуверенно уставилась на Алекс, широко раскрыв глаза.

– Давай-давай, – кивнула Алекс, улыбнувшись.

Сначала вынесли коробки, потом мебель. Алекс посмотрела на дом, уже оголенный, выпотрошенный. «Очищенный», – подумала она, на всякий случай обходя комнаты. Господи, до чего же они вдруг стали казаться ей маленькими. Просто крохотными.

Стоя на тротуаре, она смотрела, как разворачивается фургон. Восемнадцать лет. Восемнадцать лет, а она даже не представляла себе, как выглядят ее соседи. Они не будут скучать по ней, улица не будет по ней скучать. Ни она и ни кто другой не прольет ни одной слезинки. Разве что сердце всплакнет.

Садясь в «мерседес», она увидела, как напротив паркуется синий «БМВ» с молодой парой. Мужчина – красив, модно одет, в костюме от Пола Смита, женщина – стройная блондинка. Он вытащил из машины маленького мальчика, поставил его на тротуар. Потом они втроем уставились на дом.

– Я думаю, входную дверь надо сделать красной, – услышала Алекс женский голос.

– Или черной, – сказал мужчина. – Черная дверь – красиво. Вон посмотри – у сорок шестого дверь черная.

О том же когда-то говорили и они с Дэвидом. Слеза медленно скатилась у Алекс по щеке. Восемнадцать лет назад они стояли на этом тротуаре втроем: Дэвид в костюме от Тома Джилби, она и их сын. Фабиан. Приятное волнение. Надежда, мечты, планы. Планы. Она вздохнула и завела двигатель.

С чистой страницы. И день для этого выдался подходящий – яркий, августовский. Поворот руля отозвался болью в плече. Ей сказали, что плечо еще какое-то время поболит. Но оно заживало. Все раны заживали – как физические, так и душевные. Дольше всего будут возвращаться воспоминания. Жаль, что не получается очистить мозг с такой же легкостью, с какой она очистила дом.

Фургон уже приехал на Чейн-Уок, и грузчики выставляли мебель на тротуар.

Она поднялась по лестнице на последний этаж, обошла огромную пустую квартиру. Вдруг почувствовала себя свободной, свободной от многого. Почти не замечала грузчиков, которые заносили вещи; ничто не требовало от нее ни малейших усилий. Даже громадный букет, присланный Филипом, вызвал у нее лишь мимолетную улыбку.

В эту ночь она спала хорошо и без таблеток. В первый раз с тех пор, как все это началось.

Столько всего произошло. Сколько людей предлагали объяснения. Капеллан из Бродмура. Психиатр в больнице. Но им была известна лишь часть истории. Фабиан не совершил ничего плохого. Если не считать того тела, что похоронено под обломками на дне озера. Если бы не тело, то все можно было бы списать на игру ее воображения. И они поверили, что так оно и было. Все они, кроме Филипа. Он знал.

Именно Филип и помог ей пережить последние месяцы. Филип с его теориями и объяснениями, он помог ей снять все наносное. Именно Филип отвергал ее идею каждый раз, когда она решала заговорить.

– Если они будут искать… и ничего не найдут? Что тогда, девочка моя?

Она знала, что для нее это стало бы самым большим ужасом.