Александр Смирнов - Сыскари. Альтернативная история

– Назовите, пожалуйста, Поликарп Федорович, фамилии обоих бухгалтеров. – Попросил Косолапов.

– Вы думаете, что они… – молвил смотритель, прикрывая рукой рот.

– Не исключаю. Если вдруг обнаружится, что ничего в доме не пропало, то тогда…

– Мне кажется, сюда нужно направить Акакия Акакиевича, – произнес князь Чавчавадзе.

Смотритель назвал две фамилии. Косолапов записал в блокнот и поинтересовался адресами.

– Я на память не знаю, – проговорил Поликарп Федорович, – мне нужно посмотреть в книге.

– Хорошо, – молвил князь, – сначала осмотрим музей, а уж потом адресами займемся.

Чавчавадзе еще раз оглядел комнату и уточнил:

– Вы уверены, Поликарп Федорович, что тут ничего не пропало? При таком бардаке лично я бы не был уверен.

Старик обошел комнату. Хотел, было прикоснуться к бумагам, но князь его вовремя остановил и произнес:

– Я ещё раз хочу уточнить, Поликарп Федорович, тут точно ничего не пропало?

– Я не уверен, но вроде все в порядке.

– Будем надеяться, – проговорил князь. – На всякий случай все же нужно послать сюда Акакия Акакиевича.

Покинули помещение, вернулись в коридор. Ни городового, ни экспертов уже не было.

– Собачку пошли осматривать, – констатировал Косолапов.

Поднялись на второй этаж.

Начали с будуара. Только сейчас Серафим Григорьевич обратил внимание, что каждая комната в доме тематическая. Если гостиная была посвящена туркестанскому периоду творчества Василия Васильевича, князь даже обратил внимание, что среди эскизов был набросок «Апофеоза войны», небольшой такой двадцать на двадцать сантиметров, то в женской комнате он был связан с японцами. Вся мизансцена была сосредоточена вокруг изящного бюро-секретера и столика для рукоделия. В этой комнате, по замыслу отца Кирилла Андреевича, подчеркивался образ жизни женщины в конце XIX века. Именно в таких комнатах дамы проводили свободное от светских обязанностей время. Мать Василия Васильевича должна была заниматься рукоделием, чтением. Тут же она вела переписку.

Князю Чавчавадзе понравился удобный и весьма емкий бюро-секретер. С выдвижными ящиками и ящичками он произвел на сыщика неизгладимое впечатление. Именно о таком мечтала вот уже столько лет его супруга. Рукой коснулся туалетного столика, состоящего из комода на высоких ножках и зеркала. Тут же получил замечание от смотрителя, что касаться музейных экспонатов руками нежелательно.

– Прошу прощения, – проговорил князь. – К сожалению, пристанет отказаться на время от правил. Боюсь, что если мы сейчас обнаружим пропажу, то так или иначе, но нашим криминалистам придется снимать «пальчики». Вполне возможно, что вор тут наследил.

Он взглянул на стол, и спросил:

– А что это за стиль? Не встречал.

– Столик для рукоделия, – пояснил Поликарп Федорович, – украшен в восточном духе с японскими мотивами в сложной технике росписи по лаку.

Князь покачал головой. Э как, смотритель завернул по писаному, словно они не полицейские, а экскурсанты, пришедшие в музей поинтересоваться жизнью и творчеством Василия Васильевича Верещагина.

– То-то я погляжу, что почти все картины тут связанные с Японией. – Проговорил Косолапов.

– Обычно в дамской комнате мы заканчиваем экскурсию, – пояснил Поликарп Федорович, – Ведь именно во время русско-японской войны погиб Василий Васильевич.

Инспектор понимающе кивнул. Историю жизни знаменитого земляка знали почти все черепане. Кроме памятника, установленного напротив его дома, в городе в честь него были названы улица в Новом районе, городская публичная библиотека, созданная когда-то Иваном Андреевичем Милютиным, школа изобразительного искусства. Местные власти пытались вырастить еще не одного талантливого художника, но у них этого пока не получалось.

Смотритель обошел будуар.

– Ну, пропало тут что-нибудь? – поинтересовался князь.

– Нет. Все на месте. – Проговорил смотритель. – Картины перевешены и висят, как и висели всегда.

– Замечательно, – произнес Косолапов, – тогда не будем задерживаться и продолжим.

Прошли в столовую. Самая светлая и уютная часть в доме. В самом центре – раздвижной стол «сороконожка». Когда-то за ним собиралась многочисленная семья художника. Серафим Григорьевич на мгновение закрыл глаза и представил. Вот во главе стола Василий Верещагин, отец художника, напротив него в противоположном конце супруга. Лицом к окну Василий и Николай, а смотрящий на двери Александр. Даже показалось, что бренчат ложки и поблескивает в солнечных лучах фарфор. В углу застекленный шкаф-горка, в котором выставлена из фарфора, фаянса, стекла посуда.