Наталья Александрова - Волшебные стрелы Робин Гуда

Непременным атрибутом священного ритуала были наконечники для стрел, выкованные в седой древности друидом-кузнецом, великим магом, умевшим читать будущее.

Друиды хранили эти наконечники как зеницу ока, передавая их из поколения в поколение.

Время кельтов прошло, древнее племя рассеялось по лицу земли, растворилось в других народах. Но потомки друидов по-прежнему хранили священные реликвии предков, стрелы богов.

В свой черед эта трудная, но почетная обязанность досталась мне, ибо я (как и ты) принадлежу к древнему кельтскому роду.

И в то же время среди наших соплеменников появились люди, которые превратно поняли обязанности хранителей святыни. Они вообразили, что могут провести древний ритуал и этот ритуал принесет им власть и богатство.

Я наблюдала за ними, делала все, чтобы помешать святотатству, но силы мои на исходе.

Теперь я надеюсь только на тебя.

Я верю, что ты найдешь стрелы бога и передашь их новому хранителю, которого узнаешь по тайным словам.

Вот эти слова, запомни их:

Когда ты услышишь эти слова и передашь священные стрелы новому хранителю, твоя миссия будет завершена, и я буду знать, что жизнь моя прожита не напрасно…»

Дочитав записку, Лариса перешла к листам пергамента, покрытым ровными, аккуратными строчками в дореволюционной орфографии.

Джентльмен, возглавлявший ночную экспедицию, снял со своего коня седельные сумки и с одной из них удалился за куст боярышника. Благородный скакун, освобожденный от груза, негромко заржал, словно благодаря хозяина.

Через несколько минут глава маленькой группы снова появился на поляне. Теперь он совсем не был похож на небогатого провинциального джентри. В длинном серебристо-зеленом плаще и странном головном уборе, украшенном турьими рогами, он сделался похож на фантастическое существо, получеловека, полузверя, или на служителя древнего культа, на одного из друидов, вершивших некогда на этом древнем капище свои забытые обряды.

В этом странном и необычном одеянии преобразившийся джентльмен опустился на траву и замер, словно чего-то ожидая.

На поляне наступила тишина, нарушаемая только стрекотом ночных насекомых да изредка – глухим уханьем филина. Вся природа, казалось, замерла в томительном ожидании.

Наконец, небо на востоке начало медленно бледнеть, звезды – гаснуть одна за другой, как свечи, задуваемые рачительной хозяйкой. Даже те немногие звуки, которые нарушали тишину ночи, замолкли в преддверии ранней июньской зари.

И вдруг в этой настороженной тишине прозвучала короткая, радостная песенка малиновки.

– Странное дело, – вполголоса проговорил самый молодой, самый нетерпеливый из участников ночной экспедиции. – Странное дело, сколько живу на свете – ни разу не слышал, чтобы малиновка пела в такой ранний час!

– Давно ли ты живешь на свете, приятель, – усмехнулся в ответ на его слова старший слуга джентльмена. – Ты еще молод и мало что видел. Однако должен понять, что слышал сейчас не простую малиновку. Знаешь ли ты, как зовут нашего предводителя?

– Сэр Роберт Локсли, джентльмен из Чешира…

– Это имя для посторонних, свои же люди называют его Робин, а ты, хоть и молод, должен знать, что «робин» на нашем языке – это «малиновка». Так что недаром малиновка пропела в этот предрассветный час…

– Робин? – переспросил молодой парень, и лицо его вытянулось от удивления. – Робин? А дальше?

– А дальше – мог бы и пошевелить мозгами, приятель! Ты молод, но, по-моему, вовсе не глуп!

– Не тот ли это Робин Гуд из Шервудского леса, о котором так много судачат на постоялых дворах?

– Вот ты и сказал, приятель. Тебе давно пора знать, какому господину ты служишь!

Молодой слуга замолчал, пораженный внезапно открывшейся ему истиной. Тем временем преобразившийся джентри поднялся с травы и засвистел, отвечая на песенку малиновки точно такой же жизнерадостной песенкой. И в ту же минуту из-за одного из стоячих камней появилась человеческая фигура.

Это был старик. Но не такой, как те старые, изможденные крестьяне, которые сгорблены от тяжелой многолетней работы, крестьяне, чьи лица иссушены годами, проведенными под палящим солнцем и проливным дождем. И не такой, как старые, толстые монахи, обрюзгшие от унылой монастырской жизни, от ежедневных молитв и лицемерного воздержания.