Михаил Буканов - Царь Додон, он не долдон. Pulp fiction

Попытался я как-то найти рифму на простое английское слово Саутгемптон и не смог. А ведь у Редьярда Киплинга именно оттуда в далёкую Бразилию уходили пароходы «Дон» и «Магдалина». Что бы пассажиры могли увидеться с ягуарами и армадиллами. До старости своей! Я вообще очень люблю Киплинга. Знал его книги с детства, когда подарили мне чуть ли не академическое издание «Книги джунглей» с роскошными гравюрными иллюстрациями кремового цвета. Да и «Рикки Тикки Тави» превосходен. А кто был переводчиком выдающегося англичанина, я так и не знаю. Кто перевёл классику поэм «Запад и Восток» и «Баллада о Патер-Ностере»? Вы, все читали произведения Вильяма Шекспира, всегда находящиеся на слуху. Обычно, упоминают три произведения. «Ромео и Джульетта», «Гамлет», «Король Лир». Реже тех, кто их перевёл на человеческий язык. Пастернак, Книппер-Чехова, ещё несколько. Я прочитал те же произведения Шекспира на английском. Сказать, что я был поражён, это значит не сказать ничего. Никакого отношения к моему осмыслению классика после ознакомления не произошло. Bообще, ощущение, что это литература, да ещё и классическая, быстренько меня покинуло. Сухие, короткие, местами рубленные фразы. Бедность языка. Чёрствость чувств. Я прекрасно понимаю, моего английского для постижения всей прелести книг бывшего обитателя Стратфорда на Эване явно не хватает. Но что бы настолько? Роберта Бернса на английском читать тоже совершенно нет возможности. Откуда Маршак брал всё то, о чём писалось ему, не скажу. Не знаю. «Так весело отчаянно шёл к виселице он. В последний час, в последний пляс пустился Макферсон». А «Джон-Ячменное зерно», баллада о вересковом мёде? А «Баллада о Редигтонской тюрьме» Оскара Уайльда? По-английски, читается убогий перевод великолепных стихов Маршака на язык, чуждый ему по стилю и к стихам совершенно не адаптируемый! То же с Блейком, Байроном, Мильтоном и Марло! И куда мы денем переводы стихотворения «Ворон» Эдгара По? Всех и перечислять не буду. Так что для меня является глубокой тайной, кто, собственно говоря, писал великие произведения – россияне, или их славные английские оригинальные авторы? А, может, для нас, русичей, хороши наши переводы, а для англов и саксов оригиналы? Это как отзыв Пушкина о переводе Гнедичем «Одиссеи». «Крив был Гнедич-пиит. Кривоватый, боком одним, вышел его перевод.» И тут же, и то же, его же: «Слышу умолкнувший звук божественной эллинской речи. Старца великого тень чую смущённой душой.» И чему прикажете верить? Да! Я тут Булгакова перечитал. Не всего, только «Мастер и Маргарита». И, опять же, не всё произведение. Не смог, хотя бегло читаю на английском. Простите, милостивые государи и государыни. Это не Булгаков. И даже рядом на полке книжной не стояло. Не соотношу, и ничего не могу с собой поделать!

Расклад дела был предельно ясен. Особенно, когда ты идёшь по узкой тропиночке, что проложена населением от автобусной обстановки на Яузе, до улочки, расположенной круто вверху, а навстречу тебе спускаются трое, всем своим видом показывающие, видели они тебя в гробу. В белых индийских тапочках. Что стали в последнее время продаваться в обувных магазинах с сопроводиловкой на чистом английском. «Фор кул футс!» Разваливались они мгновенно, но и стоили очень дёшево. Так что покупали! Для дома, для семьи, там, если в гости кто придёт. Вещь нужная! А троица стала выражать свои намерения. Типа: «Как ****ну по организму» и «Крути педали, пока ****ы не дали». Последнее, вещь нужная, но зачем из вторых, может, и не совсем чистых рук? Не, мы сами в этом плане не сплохуеем. Тем более, шёл я к девчонке своей, которая не обделяла меня своим душевным и телесным благорасположением. Cовсем даже наоборот. Поощряла поползновения, как могла, как умела и хотела. Bстреча на тропинке стала неизбежной. Мне надо-либо линять мгновенно, либо-встречать внешние признаки полного неодобрения моего появления в данной Лефортовской местности. Подошли. Дорогу загородили. Рост, примерно, мой, да и возраст тоже. Лет 16—17 пацанам. К кому, – говорят, идёшь? К старушке одной знакомой, – отвечаю. Просила через дорогу её перевести! А-то старая всё больше на красный сигнал перебирается. Это нормально для визита? Остряк, – слышу. И начали в в стороны, по бокам от меня, двое крайних расходиться. А мне это без надобности. Тут как в бою. Кто первым причинит существенный урон, тот и прав! А неправые – в «Склифе!» Для меня конечный вопрос русской интеллигенции, я имею ввиду «Что делать?», давно решён. Как и для Буратино, к примеру. Тот только увидел сыщиков-доберманов, сразу скомандовал «Артемон! Снимай часы, будем драться!» Наш человек. Hикогда никакому Некто яблоко своё не отдаст! Только мне снимать часы, значит врагов предупреждать. Сейчас, мол, махалово начнётся. Черт с ними, с часами. Не первый раз циферблат сношу. До основанья, а затем… Чиню, естественно! Как-то я тут весь подобрался, челюсть в плечо убрал, коленочку согнул для первого удара, да и проснулся. Слава Богу! Нет никакой драки впереди. Дела давно минувших дней, и где-то даже, преданья. А я стоя придремал на секунду в кубрике эскадренного миноносца «Отзывчивый», где был поставлен дневалить. Корабель стоит на якоре у острова Кильдин-Могильный, что полощет свои низкие каменно-серые берега в Баренцовом море. Завтра идти к чёртовой матери. За Новую землю, к льдам и штормам. Обычные матросские дела. А так живо всё было! Сейчас бы на часок к подруге той попасть! Нет? Да, куда там! Расплевались мы с ней по полной. И муж у неё есть. Мужик сурьёзный, поваром работает. А мне до отпуска, как от Кильдина до Франца-Иосифа. На карачках! Тут и смена встала. Пойду спать. Может ещё чего интересное приснится! Адьё!