Андрей Шилин - Берёзовая роща. Плащаница царя Герода

– Да, у последышей в семье есть подобные привилегии – остаться в живых и жить в зависти и осторожности, чтобы их не заподозрили в подготовке переворота. На нас, всех пятнадцати потомках царя, непечатный знак Великого Герода в душе.

– Ваше высочество, прошло уже больше 20 лет! – попытался изобразить удивление утомлённый Моше. – а Вы рассказываете с такими чувствами, будто все события произошли вчера. Неужто прошлое для Вас настолько волнительно?

– Друг мой, мне сорок лет. Если ты думаешь, что дела минувших годов меня ещё волнуют, то ошибаешься. Я не жалуюсь ни на что. Мы всегда живём в непростые времена. Как бы хорошо ни жилось, всегда будут орды недовольных и воинственных. Жертвы неизбежны никогда. У спокойного правителя народ гибнет из-за собственной распущенности, у тирана – от его жестокости в поддержании порядка.

Стараясь сдержать раздражение, тетрарх шагнул к столу и налил вина. Жестом приглашая собеседника присоединиться, он стал медленно, маленькими глотками цедить сквозь зубы вино из кубка. Взгляд его стал туманный и задумчивый. Он как будто смотрел далеко вперёд, прожигая глазами все предметы на пути.

Через некоторое время, когда Арик от скуки стал крутить головой и разглядывать детали помещения, Антипа как бы очнулся и обратился к нему:

– Ты хочешь знать, почему я позвал тебя к себе? Мне рассказывали, что у нас в Иершалиме ты лучший живописец. У кого ты учился ремеслу?

– Ни у кого, господин. Помню, ещё с раннего детства всё время что-то где-то чертил: то углём на домах, то ножом на камнях. Эх и пришлось побегать, я вам скажу, от хозяев. Не раз били за такое ремесло. Один раз только девочка попросила нарисовать ей покойного братишку. Я сделал. Тогда и узнал, что есть рисовая бумага и краски. Работать над картиной мне очень нравилось. Несколько ночей я писал по памяти лицо малыша, виденное один раз. Временами даже забывался и приходил в себя только утром, после чего ложился спать и не вставал до первых сумерек. Когда картина была готова, девочка отдала мне все деньги, которые были в семье, а потом везде ходила с моей картиной, разговаривала с ней и знакомила её с людьми. Все решили, что она сошла с ума от печали по любимому братику. А вскоре она была найдена в ущелье с разбитой головой. Её принесли домой, где она прожила ещё день и умерла. Перед смертью она призналась, что братик с картинки предложил ей полетать как птички. Хоронили её, положили ей в руки надорванную картину братика – любимую игрушку последних месяцев. Картинка трепетала в её руках, будто на ветру. Но ветра не было… Потом отец запретил мне рисовать. Но иногда бывают заказы, и довольно денежные…

– Послушай меня, мальчик, – прервал Арика Антипа, – тебе не обязательно рассказывать о себе. Слух о себе распространяет сам человек, славу о человеке разносят люди. Мне довольно славы, которая идёт впереди тебя. Теперь о деле. Герод – мой отец – умер страшной мучительной смертью, весь в язвах и гноящихся ранах, в которых кишели черви. Незадолго до кончины ему не дали проткнуть себе шею мечом слуги, и он заколол одного из них. Умер Герод на глазах у меня в душераздирающих криках, хрипении и проклятиях. Когда его затихшее тело закрыли полотном, на поверхности холста выступили пятна коричневой жижи из язв, глисты под покрывалом ещё активней задвигались, и было похоже, что мёртвый всё ещё жив. Целый день его никто не трогал. Утром следующего дня с окоченевшего Герода слуги сняли полотно, чтобы подготовить к похоронам и отпрянули, не угадав в лежащем царя. На земле лежал человек с идеально чистой кожей и умиротворённым лицом, как будто почивший праведник. Царя пышно похоронили, а покрывало с его тела убрали в склеп. И вот, по прошествии стольких лет мне снится отец, как он лежит мёртвый под покрывалом, как тогда на лужке перед дворцом, а потом поднимается, даёт мне это покрывало и наказывает, чтобы на этом холсте лучшим живописцем Иершалима был написан его образ.

– Может быть, это только страшный сон? – предположил Арик Моше, испуганно ёжась от начинающей тревожить догадке.

– Может быть, но он снится мне уже двадцатую ночь подряд. Поэтому я решил, что сей раз приказ отца будет исполнен.

Он протянул живописцу коричневый свёрток:

– Это то самое покрывало, бывшее на царе в тот день.

– Но я ведь никогда не видел Вашего отца! Как же мне работать? – отшатнулся от страшного холста знаменитые иершалимский живописец.

– Не важно, – уверенно проговорил Антипа и странно улыбнулся, – Напишешь его изображение, как себе представляешь. Он сказал, что поможет тебе.