Андрей Шилин - Берёзовая роща. Плащаница царя Герода

В юности я был полон любви. Любви к девушке, девушкам, женщинам. Трепетной, горячей, ревнивой, злой, безумной, боготворящей, душащей, гнетущей, маниакальной. Семь дивных лет прошли как один ясный день. Моя муза была неиссякаемо навязчивой и плодовитой. Она дарила мне женскую страстную нежность, а я взамен возлагал на её алтарь всего себя, физически и духовно.

Моя поэзия била фонтаном, и я не стеснялся фонтанировать. Пришла известность, и хвастливая гордость переполняла мой цветущий организм. Да, это был поистине мой «золотой век».

Удивительное наслаждение доставляла мне убеждённость в магическом свойстве моего слова. Оно давало мне безграничную власть и над юными девами, и над умудрёнными опытом дамами. Я был Бог и Дьявол в одном лице.

И вдруг как будто Солнце погасло. Мой путь упёрся в тупик.

Второй подъём был не такой блистательный, менее пылкий и относительно первого стремительно короткий, но уже сознательный и хорошо финансированный. Используя отработанные литературные приёмы и штампы, преследуя по большому корыстные цели, я рухнул в массовую литературу. Теперь уже не брезговал я юмористической поэзией, и мои стишки стали заполнять эфиры различных юморо-сатирических шоу, «Зеркал» и «Клабов». Потом пошли, посыпались, запылили детективы, любовные романы, фентези… Я стал богат, узнаваем. Можно даже сказать, уважаем. У меня появилось даже то, о чём я и не мог мечтать. И вдруг – всё!..

Месяц запойного пьянства дел не исправил. Но жизнь круто изменила полярность. В несколько недель я потерял всё, чего так долго добивался. Теперь я пил с бомжами, спал с бомжами. Как никто они меня понимали. Лишившись не помню как своей квартиры, я бессознательно захватил с собой одну вещь – картину, подарок одного поклонника. Потом —опять неделя забытья в коммуникациях теплотрасс. Очнувшись, обнаружил, что лежу в подвале с картиной в подголовье, а мой живот распахан и грубо заштопан каким-то хирургом-самоучкой. Так я стал донором чего-то, кажется, почки. Нащупав в кармане флакон с «синькой», я хотел забыться, не чувствовать боли, а больше всего – растерянности и обиды, жгущих грудь сильней самой крепкой «синьки»… Потом, обняв картину – моего невольного собутыльника, которому посвящал все мои исповеди – я расколол пустой флакон и осколками до потери сознания чиркал по тощим венам на запястьях. Кровь тем не менее хлестала довольно живо и залила всю картину до рамки. Уже в полузабытьи я видел, что кровь, попавшая на живописное полотно, впиталась до капли. В тёмно-зелёной глубине берёзовой рощицы с красноватым оттенком на верхушках стволов мелькнула тень, а потом из-за одного из деревьев высунулось тёмно-оранжевое пятно, которое в моих глазах быстро стало расплываться и увеличиваться. Наконец всё стало серебристо-белым. Я потерял сознание…

Нет. Я не подох. Придя в себя, я увидел свои резанные руки в зарубцевавшихся порезах. Мой разум был предельно трезв. Мысли – ясны. Тело – готово к действиям.

Несколько дней спустя опустившееся до низин человеческого состояния существо добилось права признания его человеком и самостоятельно в суде отстояло справедливость претензий на владение своей квартирой.

Сегодня же я открыто заявляю, что начинаю новую блистательную эпоху своего литературного могущества. Это будет действительно великая эра правления слова. И первым экспериментальным жанром явится мистическая реалити-автобиография. Отныне и проза, и поэзия лишаются такой шикарной привилегии как фантазия и вдохновенье. Они для сказочников, Пушкиных и всяких там Фетов. Прочь выдуманные истории с закрученными сюжетами, ведь мысль человека не имеет границ и категорий. Теперь истинной литературой будет та, которая глаголит истину и реально подтверждается до мельчайшей точности. Придумал – сделай, сделал – напиши! Он сказал, что это правильно.

Сегодня я создал первую главу моего величайшего романа, который впоследствии станет новейшим академическим пособием для писателей будущего.

Я проснулся утром в прекрасном настроении. Он пришёл ко мне ночью и сказал что пора, что это произойдёт сегодня. А утром он оставил свой знак, чтобы меня не подвела память. Действительно прекрасный день, чтобы убить. Он назвал мне место, где должно это произойти и причину, веское доказательство не вины, а избранности кандидата, героя моей первой главы. Ведь он же запутался, бедняга, ну как же можно верить сразу в несколько богов. Сегодня я буду его пастырем.