Софи Гид - Песочница

Паника требовала новой сигареты. Он поискал пачку в карманах и тогда вспомнил, что оставил её вместе с зажигалкой на камне. Он сейчас вернётся в свой номер и там посмеётся над своим беспричинным страхом. Вокруг всё также никого не было видно, но мужчина был не в состоянии отделаться от мучительно-панического чувства. Кто-то наблюдает за ним из-за скал? Мужчина нашёл тот же большой камень, вновь присел на него, чиркнул зажигалкой и трясущейся рукой, совершенно машинальным жестом прикрыл огонь ладонью правой руки. Но порыв ветра задул тонкое пламя.

Он всегда считал, что этот клочок земли сохранился почти в первозданном виде, чистый, незагрязненный – по сравнению с другими департаментами страны. Если бы можно было искусственно создать зону отчуждения для людей, огородив эту землю забором, он бы это сделал. Но это место было освоено основательно вот как уже несколько веков разным людом: баски, франки… (получившиеся в результате смешения этих двух групп гасконцы?) … китобои, англичане, парочка Наполеонов, толпы русских, аристократы, оздоравливающаяся богема, испанцы, немцы, сёрфингисты… Попробуй сегодня разбери, кто из вышеперечисленного списка оказал на эти места большее влияние? Шенген и вовсе перечеркнул любые планы местных жителей на то, что в этих местах будет возможно в одиночестве бродить по здешним улочкам без всяких помех.

Он уловил шум за спиной и вновь ощутил прокатившуюся по телу волну страха. Ему показалось, будто уже и эта дорожка за спиной излучает угрозу. Хотя именно пескам Биаррица он обязан знакомству с Рени Адан и первому ночному наслаждению от секса с ней на пляже под укрывающем от чужих глаз скальным выступом, после которого они купались в заливе, каждой порой разгорячённых тел впитывая прохладу освежающей прохладной воды. Он вспомнил о ней и её отказе провести вместе эти выходные; он хотел просто поговорить с ней один на один – о том, что между ними не склеивалось, поговорить без всяких взаимных упреков и обвинений.

Он опустил голову, чтобы поправить пояс, а затем подняв её, увидел человеческую фигуру, возникшую из темноты; он понял – это произойдёт сейчас. Взмах чьей-то руки – и что-то металлическое вонзается ему в шею. Он попытался закричать и выставил вперёд правую руку. Но этим невольным движением он не смог себе помочь. Левой рукой он схватился за рану на шее. Крикнуть он не смог, потому что стал захлёбываться от собственной крови.

Тут же его охватил озноб, а во рту появился неприятный вяжущий привкус, как от откушенного кусочка плода айвы. Металл вышел из раны, проходя вновь через сухожилия и мышцы, а изо рта вместо крика вырывалось нечеловеческое клокотание и свист. Его удивил возникший внезапно холод в теле и одновременное горение в шее, у раны. Он понимал, что умирает. Мужчина протянул правую руку навстречу своему убийце и почти вцепился ему в одежду, инстинктивно сжав пальцы. Ему показалось, что он падает в какую-то пропасть. На этом всё и закончилось.

Теперь он уже ничего не чувствует.

В эту ночь услышанный убитым хлопок – один, или их было два – был выстрелом, непосредственным результатом которого не стала чья-то пролитая кровь.

Из-за скалы грызун слышал и этот хлопок, а чуть позже – чьи-то шаги чуть поодаль и странные булькающие звуки. Потом опять мягкие шаги, шорохи и наконец – испугавший его глухой звук от падения чего-то большого и тяжёлого, вызвавшего небольшие колебания песка поодаль; он просидел, не шевелясь из предосторожности, несколько минут в темноте. Неизвестно как забравшийся в городскую черту пиренейский сурок выглянул из своего тайника, направив черновато-серую голову с поблескивающими глазками в сторону упавшей сверху громады и осмотрел пустынный пляж.

Громадой оказалось человеческое тело, немного изменившее его рельеф.

Как заброшенная ребёнком кукла в детскую песочницу.

Сурок оказался любопытным. Она сделал шажок в сторону тела. До его ноздрей порывом ветра добралось амбре, исходящий от тела из-за проливающейся свежей крови, но этот аромат его не испугал. Но и двинуться вперед он пока не решался. Шум города здесь практически не был слышен – только эхо от морских волн, но на таком расстоянии эти звуки его не слишком беспокоили. Людей он не сильно побаивался – он с ними ещё не сталкивался. Гораздо больше его беспокоили собаки и чайки, от хохота которых у него дыбом вставал мех по всей шкуре – от крепкой щетины до подшёрстка из более коротких, немного волнистых волос.