Виктория Платова - Что скрывают красные маки

— Моя сестра была изнасилована и зарыта в лесу молодыми подонками. Ее останки нашли только спустя год. После опознания мама умерла. Не выдержало сердце. Мое, наверное, тоже не выдержало бы. Будь я постарше. Но в семь лет не умирают от горя. Хотя многое помнят. Даже то, о чем хотелось бы забыть навсегда. Рассказать вам про этот год без Вали? И про последующие — без Вали, без мамы?

— Боюсь, это уведет нас далеко от темы беседы. Вы взяли девичью фамилию матери? Мустаева, не так ли?

— Не валяйте дурака, Ковешников. Вы же видели мой паспорт.

— На конверте, который приобщен к делу, значится фамилия вашего отца?

— В конверте, который приобщен к делу, когда-то лежало письмо, которое моя мать, Зоя Владимировна Мистергази, отправила моей сестре, Вале Мистергази, в летний лагерь. Это было последнее письмо.

— Каким образом конверт попал к вам?

— Проклятье.

— Наша беседа записывается.

— От этого вы не перестаете быть мудаком.

— Я просто ищу возможности вам помочь, Анна Дмитриевна. Как бы странно это ни звучало.

— Хорошо. Его передала мне моя подруга, Яна Вайнрух. Не так давно, около полугода тому назад.

— От кого получила его она?

— От своего клиента. Он называл себя Николаем Равлюком. Классический вариант диссоциативного расстройства идентичности.

— Наша беседа записывается.

— Раздвоение личности.

— Разве это не психиатрический случай? Насколько я знаю, ваша подруга была психоаналитиком. А это несколько разные специализации, нет?

— Моя подруга была блестящим психоаналитиком. И этот психиатрический случай заинтересовал ее чрезвычайно. Во-первых, он был связан с моей семьей… А Яна входила в ближний круг посвященных. И знала, что произошло с Валей. Во-вторых, кроме конверта Николай Равлюк принес письмо.

— Тоже адресованное Вале?

— Вы же знаете, что нет.

— Наша беседа записывается.

— Это было письмо некоей Ии Бахметьевой, адресованное Наби Гафуровичу Рахимову. Возможно, черновик письма. Черт. Вы же его читали, Ковешников.

— Что было в письме?

— Я бы назвала это исповедью. Ия и ее муж отдыхали под Питером в 1989 году. Дикий отдых с палаткой, как тогда было принято. И в лесу же они нашли потерявшего память мальчика лет семи. Мальчик был весь перепачкан землей и практически не говорил. Единственное, что оказалось при нем, — конверт от письма, адресованного Вале. Он лежал в заднем кармане шортов. Поскольку семья уже потеряла ребенка, а Ия больше не могла иметь детей, они забрали мальчика с собой. Уехали из Ленинграда в тот же день, поездом. В письме Ия просит Рахимова помочь ей с легализацией ребенка.

— Это было возможно?

— Это Узбекистан, Ковешников. Вы же читали письмо! Конец восьмидесятых, полная неразбериха в стране. Тогда возможно было все. За деньги, естественно.

— Рахимов мог помочь семье?

— В письме Ия называет Рахимова своим ангелом-хранителем. Думаю, помощь была оказана.

— В чем заключалась работа Яны Вайнрух с пациентом?

— В попытке понять, что произошло тогда в лесу и каким образом письмо и конверт оказались связаны. Это было нашей главной целью.

— Вашей?

— Мы вместе искали варианты стратегии общения с Николаем Равлюком.

— С Евгением Бахметьевым, вы хотите сказать?

— С Николаем Равлюком. Женя был реальной личностью. И нашим коллегой. Вернее, вашим. Вернее, вы остались один.

— Не знаю, переживу ли это.

— Наша беседа записывается, Ковешников.

— Да. Вы мне напоминайте периодически. Когда я решу сунуть пальцы в рот.

— То, что Коля Равлюк появился именно в приемной у Яны, а не какого-нибудь другого психоаналитика… Их ведь в городе сотни — тех, кто специализируется на психологической и психотерапевтической помощи… Уже одно это я посчитала знаком Провидения. Бог не оставил меня, он помнит о зле, которое было причинено моей семье…

— Вот, кстати. Относительно приемной Яны Вайнрух. Ее помощница сообщила, что никогда раньше не видела Евгения Бахметьева. То есть впервые он возник там как капитан полиции. Не как возможный клиент.

— Лилия Геннадьевна, должно быть, запамятовала, что брала несколько отгулов. Кажется, по семейным обстоятельствам. Ну, не важно. В день, когда Коля Равлюк оказался на Австрийской, Яна вела прием одна.