Ольга Ракитина - Гувернантка

— Как тут ответить, Константин Фёдорович? Думаю, девять из десяти людей благородного звания посчитают меня дураком. И наверное, будут по-своему правы. Но раздумывая над тем, что я должен защищать — честь синего мундира жандармского полковника или честь невиновной женщины — я почему-то выбрал второе. Должно быть, воспитан скверно.

Хартулари поднялся следом, подал руку:

— Разыщите меня, пожалуйста, за день-два до процесса. Возможно, потребуется что-то уточнить.

На том они и расстались.

По прошествии трёх недель, 4 ноября 1878 г. Алексей Иванович опять встретился с адвокатом. До открытия судебных слушаний оставался один день. Председатель окружного суда Анатолий Федорович Кони уже разослал пригласительные билеты на места в зале. Ожидалось, что на процесс явятся высшие чиновники Сената, министерств госимуществ и внутренних дел, штаба корпуса жандармов. Пять билетов на процесс Жюжеван испросило министерство двора, стало быть, могли появиться персоны из ближайшего монаршего окружения.

Газеты оповестили о том, что дело кажется прозрачным и понятным, хотя и нетривиальным. А давеча Шумилов прочитал заметку, где упоминалось заявление адвоката, в котором Хартулари сказал, что «не допускает даже мысли об осуждении Жюжеван». Одним словом, дело об отравлении 18-летнего юноши было у всех на слуху и волновало многих в столице.

Шумилов и Хартулари встретились в Летнем саду на том же месте, где расстались.

— Я должен Вас поблагодарить, — начал адвокат, — С Вашей помощью, полагаю, мне удастся отбить обвинение.

— Благодарить рано. Сказанное ещё только предстоит сделать, — ответил Алексей Иванович.

— Я виделся с доктором Николаевским. Вы знаете, это честный человек. Он очень тяготился сложившейся ситуацией. Мне показалось, он даже обрадовался, что его тайна известна мне. Не беспокойтесь, он не знает источника моей осведомленности, — поспешил успокоить Шумилова адвокат.

— Ваша таинственность, боюсь, мало мне поможет. Шидловский поймет от кого произошла утечка. Скажу дальше больше: если он прямо меня спросит, я прямо ему и отвечу как есть. Молчать не стану. Вы лучше скажите, с Вашей стороны осечки не будет?

— Не будет, — тон Хартулари был уверенный и даже довольный, — Им придется её отпустить. Мы докажем её полную непричастность к смерти воспитанника.

— Вы отведёте экспертизу? — попробовал угадать Шумилов, — Я бы действовал именно так. Чтобы наверняка. Без экспертизы не может быть обвинительного приговора.

— Я пока не уверен в том, как буду действовать, — уклончиво ответил Хартулари, — Боюсь, Алексей Иванович, отвод экспертизы будет слишком банален. Кроме того, всегда в подобных случаях остается осадок — дескать, освобождение состоялось не силу невиновности обвиняемого, а потому лишь, что формальное нарушение процедуры помогло защите. И тот же Шидловский будет на всех углах проклинать Ваше имя и твердить, что если б не поспешность доктора, то уж порок точно бы был поражён в самое сердце. В дураках останетесь Вы и Николаевский, а Шидловский с полковником Прознанским останутся в белых фраках «чище снега альпийских вершин», как сказал Некрасов. Нет, тут надо шваркнуть от души, так чтобы Вадима Даниловича раздавить всмятку.

Это просторечное «шваркнуть», так неподходящее облику рафинированного адвоката, ярко показало кипевшее в нем негодование.

— Я склоняюсь к мысли, — продолжал Хартулари, — вызвать доктора в качестве свидетеля защиты. Каково?

— Это будет неприятным сюрпризом для Шидловского. Полагаю, он даже схватится за сердце.

— Очень на это надеюсь, — адвокат кивнул, — доктор Николаевский добропорядочный человек, он не станет лгать под присягой и расскажет о фимозе. Тогда всем станет ясно, что эти разговоры о связи Жюжеван с воспитанником яйца выеденного не стоят. Но и это еще не всё! — продолжал адвокат, — Я подробно расспросил доктора, с пристрастием, — Хартулари улыбнулся, — И прелюбопытную, знаете ли, подробность он поведал, такую, которая вконец освобождает нашу подзащитную от любых подозрений.

— И что же это?

Хартулари переждал минутуку, пока мимо скамейки проходила бонна с двумя маленькими девочками, так и порывавшимися залезть в громадную кучу опавшей листвы. Константин Федорович проводил их взглядом.

— Утром, в день смерти, когда доктор явился к Прознанским, он застал тело покойного еще теплым! Вы понимаете что это значит? Что смерть наступила сравнительно недавно. Горничной Яковлева рассказывала о том, что она в седьмом часу утра слышала чирканье спички в комнате Николая, выходит, она не врала.