Мария Спасская - Флейта гамельнского крысолова

— Дачу-то переоформили? — пристально глядя на застывшую в дверях секретаршу, осведомился шеф.

— Берта отказалась, — пожаловалась Лиля.

— Даже так? — насупился Хренов, медленно приближаясь к дверям. — И под каким же, осмелюсь спросить, предлогом?

— Обстоятельства, говорит, изменились, — фыркнула секретарша.

— И когда это выяснилось?

— Вчера вечером.

Голос шефа делался все строже и строже, в то время как секретарша все больше сбивалась с ответами.

— Что ж ты молчишь? — гаркнул Хренов. — У человека, который пропал, изменились обстоятельства, а ты сидишь и в ус не дуешь? Что за обстоятельства? Каким образом они изменились?

— Берта сказала, что сама вас поставит в известность, — окончательно смешавшись, чуть слышно прошептала секретарша.

Теперь уже Хренов орал так, что звенели стекла в шкафу.

— Неужели трудно догадаться, что, раз не поставила в известность, значит, не смогла. Не-е смог-ла-а! Значит, с ней что-то случилось! Ну и народ! Один выгоняет девчонку с работы, вторая о Бертиных трудностях молчит, как партизан! Лиля! Слушай меня внимательно! Сидишь на телефоне, и если появляются хоть какие-то вести от Берты — немедленно звонишь мне! Поняла?

Едва не плачущая Лиля чуть слышно выдохнула:

— Да, шеф.

— Не слышу! Что ты там пищишь? — бушевал Владимир Ильич. — Громче говори!

— Да, хорошо, как только Лисанге позвонит, сразу же поставлю вас в известность!

— Вот то-то же! А ты, начальник отдела кадров, чего сидишь? — Шеф перекинулся на Сирина. — Уволил он ее! Поехали уже! Показывай, где у Берты новая работа!

Москва, 192… год

В этот раз селедку выдали удачную — мясистую, не слишком тухлую и без особых следов ржавчины на отливающих ртутью боках. Отставив руку в сторону, чтобы не запачкать резко пахнущим соком светлое пальто, Всеволод Григорьевич шел по Чистопрудному бульвару, щурясь на яркое весеннее солнышко и радуясь только что полученному на службе наркомпросовскому пайку. Чувствуя, как сквозь пальцы сочится жирная жижа, Корниевский все больше свыкался с мыслью, что купленную газету все-таки придется использовать не по назначению, а для упаковки соленой рыбы. Газета «Правда» регулярно публиковала заметки о ходе борьбы с обрушившимся на юг молодой Советской республики голодом, и уважаемый в научных кругах историк Всеволод Корниевский с неподдельным любопытством следил за этим великим противостоянием, ибо имел к нему самое непосредственное отношение.

Пару лет назад страшная засуха уничтожила посевы, но, несмотря на это, комиссары все-таки прошлись по деревням и, раскулачивая, забрали остатки припасенного крестьянами зерна, называя отобранное «излишками». Забрали, чтобы продать на Запад и закупить в Германии и Англии так необходимые для молодой Советской республики станки. Оставшись без зерна, в Поволжье, Приуралье, Казахстане и на юге России от голода умерло более миллиона человек. Когда проблема приняла общегосударственный характер, декретом ВЦИК была образована комиссия помощи голодающим — Помгол. Комиссия выяснила, что помочь Стране Советов готов все тот же Запад, но не просто так, а за золото, серебро, драгоценные камни.

Для получения золотого запаса страны и организации валютно-залогового фонда при валютно-финансовом управлении Наркомфина было создано Государственное хранилище — Гохран, куда передавались все изъятые ценности. А при Гохране функционировала комиссия по утилизации ценностей. Специалисты Гохрана оценивали попавшие к ним сокровища не по их художественной и исторической стоимости, а по весу. И следовательно, чем больше весил выполненный из драгметалла предмет искусства, тем выше был риск его гибели. Чтобы хоть как-то ограничить самоуправство финансистов, Наркомюст и Наркомпрос разработали совместную инструкцию, предусматривающую обязательное присутствие при экспроприации музейных работников и специалистов.

Именно таким специалистом и был доктор исторических наук, сотрудник Третьяковской галереи Всеволод Корниевский. Поэтому историк с профессиональным интересом и просматривал газеты, стараясь понять ситуацию с решением проблемы голодающих областей. А эту «Правду», приобретенную перед тем, как отправиться за продуктовым заказом, видимо, так и не доведется прочесть.

Перехватив селедку газетой, историк пропустил стремительно промчавшийся мимо чей-то служебный автомобиль и шагнул на мостовую, устремляясь к дому, в котором жил. Дом был необыкновенный. Вернее, задумывался он архитектором Дриттенпрейсом как самый обычный доходный дом, но заказчик, крупный хлеботорговец Романов, пожелал, чтобы строение украсили в стиле новомодного модерна. Для этой цели был приглашен известный скульптор Борис Вольский, за свои труды получивший пятикомнатную квартиру на первом этаже с отдельным входом, да еще и подвал в придачу.